Особенно,... 
82 
Когда король спрашивает, что слышно от кардинала, Кромвель отвечает, что его милость горюет в разлуке с его величеством, а приготовления к интронизации в Йорке идут полным ходом.
— Тогда почему он еще не там? Мне кажется, он нарочно медлит. — Генрих пристально смотрит ему в глаза. — А вы верны своему покровителю — этого у вас не отнимешь.
— Я видел от кардинала только добро. Почему бы мне не хранить ему верность?
— И у вас нет другого господина, кроме кардинала, — говорит король. — Милорд Суффолк спрашивает, откуда вы взялись. Я сказал, что какие-то Кромвели владели землей в Лестершире и Нортгемптоншире. Полагаю, вы потомок незадачливой ветви семейства.
— Нет.
— Вы можете не знать своих предков. Я велю герольдмейстерам покопаться в вашей родословной.
— Ваше величество чрезвычайно добры, но едва ли их ждет успех.
Король злится. Этот Кромвель не принял подарок, который ему предложили — родословную, пусть даже самую завалящую.
— Милорд кардинал утверждал, что вы сирота и выросли в монастыре.
— Очередная его сказка.
— Так он мне врал?
На лице Генриха сменяются несколько выражений: досада, изумление, тоска по временам, которые не вернуть.
— Значит, врал. Он говорил, что из-за этого вам ненавистны монахи. Поэтому вы так усердствуете, исполняя его поручения.
— Причина другая. — Он поднимает глаза. — Вы позволите?
— Ради Бога! — восклицает Генрих. — Хоть кто-то разговорился!
Удивление сменяется пониманием. Генриху не с кем перемолвиться словом. Неважно, о чем, только не о любви, охоте или войне. Теперь, когда Вулси нет рядом, королю не хватает собеседника. Можно послать за священником, но что толку? Все снова сведется к разговорам о любви, об Анне; о том, чего вы так страстно и безнадежно желаете.
— Мое суждение о монахах основано не на предубеждении, а на опыте. Не сомневаюсь, есть образцовые монастыри, но я видел в них лишь расточительство и порок. Если ваше величество захочет увидеть парад семи смертных грехов, почтительно советую не устраивать придворную пантомиму, а без предупреждения посетить один из монастырей. Я видел монахов, живущих как знатные лорды, на жалкие гроши бедняков, покупающих благословение вместо хлеба; это недостойно христианина. Или может, монастыри распространяют свет учености? Разве Гросин, Колет, Линакр, другие великие мужи — монахи? Нет, они все из университетов. Монахи берут детей и приставляют к черной работе, не удосуживаясь обучить простейшей латыни. Я не виню обитателей монастырей в плотских излишествах — не весь же век поститься! — но я ненавижу лицемерие, обман и праздность: пыльные мощи, нудные проповеди, косность. Когда из монастырей исходило что-то доброе? Они ничего не создают, лишь веками бубнят одно и то же, да и то чудовищно переврав. Монахи создали то, что принято считать нашей историей, однако я им не верю. Куда вернее, что они замолчали то, что им не нравилось, и оставили то, что выгодно Риму.
Король смотрит словно сквозь него, на дальнюю стену.
Он ждет.
— Собачьи дыры, а? — спрашивает Генрих.
Он улыбается.
— А что до нашей истории… — говорит король. — Как вам известно, я собираю свидетельства, манускрипты, суждения. Сравниваю наши порядки с порядками, заведенными в соседних государствах. Возможно, вам следует обсудить это с теми учеными джентльменами. Придать направление их усилиям. Поговорите с доктором Кранмером, он знает, что делать. Я найду применение деньгам, каждый год утекающим в Рим. Король Франциск гораздо богаче меня. У него вдесятеро больше подданных. Он сам устанавливает налоги, мне же приходится созывать парламент. Иначе народ бунтует. — И добавляет с горечью. — А когда налоги принимает парламент, народ тоже бунтует.
— Не советую вам подражать Франциску, — говорит он. — У него на уме война, а не торговля.
Генрих слабо улыбается.
— Вы можете не соглашаться, но, по моему разумению, король должен воевать.
— Чем оживленнее торговля, тем больше налогов в казне. А если налоги не платят, король всегда может употребить власть.
Генрих кивает.
— Хорошо, начните с колледжей. Обсудите вопрос с моими поверенными.
Гарри Норрис готов проводить его из королевских покоев. Говорит без обычной своей улыбки:
— Не хотел бы я быть его сборщиком налогов.
Вот так всегда, досадует Кромвель, свидетелем важнейшего события в моей жизни стал Генри Норрис!
82 
