— Повеселило, — соглашается Рейф. — А его милость был пяти футов в обхвате.
Во тьме гремят костяные погремушки, всюду горят факелы. Мимо них, распевая, гарцует процессия на деревянных лошадках, у некоторых всадников на голове рога, а к лодыжкам привязаны бубенцы. Рядом с домом их настигает апельсин, катящийся по своим делам вместе с приятелем-лимоном.
— Грегори Кромвель! — кричат ряженые. Из уважения к старшему приподнимают перед Томасом вместо шляп верхний слой кожуры. — Да пошлет вам Господь хороший год.
— И вам, — отвечает он и, обращаясь к лимону, добавляет:
— Передайте отцу, чтобы зашел потолковать о том жилье в Чипсайде.
— Ступайте спать, поздно, — велит он дома, и, чувствуя, что этого мало, говорит:
— Храни вас Господь.
Они уходят. Он сидит за письменным столом. В тот вечер Грейс стояла у очага, бледная от усталости, сияя глазами, а глазки павлиньего оперения, словно топазы, переливались в отблесках пламени.
— Отойди от огня, детка, а не то твои бесценные крылья вспыхнут, — сказала Лиз. Его девочка отступила в тень, а когда шла к лестнице, перья стали цвета золы и пепла.
— Грейс, ты так и спать ляжешь? — спросил он.
— Только молитву прочту, — ответила она, косясь через плечо. Он пошел вслед, опасаясь огня и неведомых опасностей. Шелестя перышками, Грейс поднялась по лестнице, и ее наряд смешался с темнотой.
Господи, думает он, по крайней мере, теперь моя детка навсегда останется со мной. И мне уже не придется отдавать ее в загребущие руки охотника за приданым, косоротого господинчика благородных кровей. Грейс наверняка захотела бы титул. Раз уж она выросла такой хорошенькой, ее отцу пришлось бы раскошелиться. Леди Грейс. А другую дочку, Энн, я отдал бы за Рейфа. Будь она чуть постарше. Или Рейф помоложе. И если бы Энн не умерла.
Он снова склоняется над кардинальскими письмами. Вулси просит у европейских правителей поддержки и защиты. Он, Томас Кромвель, хотел бы, чтобы кардинал не писал ничего подобного, или, по крайней мере, выражался осмотрительнее. Не измена ли хотеть, чтобы кто-то воспрепятствовал королевской воле? Несомненно, Генрих так и решит. Кардинал не просит иностранных правителей ради него пойти на Генриха войной, только хочет, чтобы они не поддерживали короля — короля, который больше всего на свете жаждет поддержки.
Он откидывается в кресле, прикрывая ладонью рот, словно не желает обнаружить свои мысли даже перед самим собой. Какое счастье, что я люблю милорда кардинала, что я ему не враг — допустим, я был бы Суффолк, или Норфолк, или сам король — на следующей неделе заточил бы Вулси в темницу.
Открывается дверь.
— Ричард? Не спится? Слишком фривольная была пьеска?
Но Ричард не улыбается в ответ, лицо в тени.
— Хозяин, — говорит юноша, — вы должны решить. Наш родитель умер, теперь вы наш отец.
Ричард Уильямс и Уолтер (названный в честь деда) Уильямс, его сыновья.
— Садись, — приглашает он.
— Так вы разрешите взять ваше имя?
— Ты меня удивляешь. Судя по тому, как идут мои дела, лучше бы Кромвелям сменить имя на Уильямсов.
— Если вы согласитесь, я никогда от него не отрекусь.
— А что сказал бы твой отец? Ты ведь знаешь, он верил, что происходит от владык Уэльса.
— А когда напивался, говорил, что готов отдать свое княжество за шиллинг.
— Пусть так, но среди твоих предков есть Тюдоры. В некотором роде.
— Прошу вас, не надо! — просит Ричард. — У меня на лбу проступает кровавый пот!
— Зачем же так трагически? — смеется он. — Вот, послушай: у старого короля был дядя, Джаспер Тюдор, отец двух незаконнорожденных дочерей: Джоан и Элен. Элен — мать Гардинера. Джоан, твоя бабка, вышла за Уильяма ап Эвана.
— И это все? Стоило отцу напускать столько туману! Даже если я кузен короля… — Ричард запинается, — и Стивена Гардинера… мне-то что с того? Мы не придворные, и ко двору не собираемся, а теперь, когда кардинал… — Ричард отводит глаза. — Сэр… когда вы путешествовали, вы думали о смерти?
— Думал, и не раз.
Ричард смотрит на него в упор: и каково оно?
— Я злился. Все казалось суетой. Забраться так далеко. Пересечь море. Умереть ради… — Он пожимает плечами. — Бог его знает.
— Каждый день я ставлю свечу в память отца, — говорит Ричард.
— Помогает?
— Нет, но я все равно ставлю.
— Знает ли отец?