8 
— Это что, взаправду так? — спросили они и сгрудились вокруг портрета.
— Господи, это прекрасная работа, — сказал Тимолти.
— Лицо-то какое, — заметил Нолан.
— Смотрите-ка, его маленькие глазки, кажется, так и следят за вами, — сказал Нолан.
— Они простодушны, — сказали все.
Они уж было собрались отойти, когда его светлость спросил:
— Понимаете ли вы, что все это принадлежит не мне, не вам, а только всем людям, как драгоценнейшее наследие? А завтра ночью оно будет потеряно навеки.
Все так и замерли с разинутыми ртами. Раньше это не приходило им в голову.
— Упаси Боже, — воскликнул Тимолти. — Мы никак этого не допустим.
— Мы сначала вынесем это из дома, — сказал Риордан.
— Остановитесь! — воскликнул Кэйси.
— Спасибо, — сказал его светлость. — Но куда вы все это денете? Ветер разорвет все это в клочья, они сразу размокнут под дождем, расслоятся от града. Нет, нет, пусть уж лучше сгорят сразу.
— Ничего подобного. — сказал Тимолти, — я возьму его к себе домой.
— А когда эта вся грызня кончится, — сказал его светлость, — вы передадите этот ценный дар искусства и красоты прошедших времен в руки нового правительства?
— Я позабочусь о каждом из этих произведений искусств, — сказал Тимолти.
А Кэйси посмотрел на огромное полотно и сказал:
— Сколько же это чудовище может весить?
— Я думаю, — еле слышно произнес старик, — от семидесяти до ста фунтов.
— Мы с Бренхан дотащим это проклятое сокровище. Если нужно будет, ты, Нолан, нам поможешь, — ответил Тимолти.
— Потомки будут вам благодарны, — сказал его светлость. Они двинулись через холл, и опять его светлость остановился, еще перед какими-то двумя картинами.
— Это два «Ню»…
— Мы видим, — подтвердили все.
— Ренуара, — закончил фразу старик.
— Это француз, который их нарисовал? — спросил Руни. — Извините за выражение.
Картина написана во французской манере, это отметили все, пихая друг друга локтями под ребра.
— Это стоит несколько тысяч фунтов, — заметил старик.
— Я как-то в этом сомневаюсь, — сказал Нолан, тряся пальцем, по которому шлепнул Кэйси.
— Я, — начал Блинки Вате, чьи рыбьи глаза плавали в слезах за толстыми стеклами очков. — Я хотел бы приютить этих двух французских леди у себя дома. Мне кажется, я смогу унести каждую из них под мышкой, а потом повешу их над кроватью.
— Согласен, — с уважением произнес лорд.
Они пересекли зал и подошли к другой картине. На фоне пейзажа всевозможные чудовищные люди-звери давили фрукты и тискали сочных, как спелые дыни, женщин.
Все наклонились, чтобы прочитать табличку с названием «Сумерки Богов».
— Ничего себе, сумерки. Какие, к черту, сумерки, — сказал Руни, — больше смахивает на зарождение великого полудня.
— Думаю, — промолвил старик, — и в названии, и в выборе сюжета достаточно иронии. Обратите внимание на нависшее небо, на грозные фигуры, скрывающиеся в облаках. Боги не ведают, что в самый разгар вакханалии грядет Страшный Суд.
— Я не вижу в облаках ни церкви, ни каких-либо священнослужителей.
— В те дни Страшный Суд представляли иначе, — сказал Нолан. — Все об этом знают.
— Мы с Туоси отнесем этих демонов ко мне. Верно, Туоси? — спросил Флэннери.
— Верно!
Так они ходили по дому, останавливаясь то там, то тут, как будто совершали грандиозный обход музея, а все поочередно выражали желание отнести к себе домой сквозь ночной снегопад эскиз Дега или Рембрандта или написанные маслом произведения великих немецких живописцев. Наконец они подошли к довольно скверно выполненному портрету, написанному маслом, висящему в темной нише.
— Это мой портрет, написанный ее светлостью, — пробормотал старик. — Пожалуйста, оставьте его здесь.
— Вы хотите сказать, что он должен сгореть? — выпалил Нолан.
— А вот следующая картина, — продолжал старик, двигаясь дальше.
Наконец экскурсия подошла к концу.
— Конечно, если вы всерьез взялись что-то спасти, то в доме есть еще десяток редких ваз.
— Их необходимо вынести, — заметил Кэлли.
— На лестничной площадке персидский ковер.
— Мы его свернем и отвезем в Дублинский музей.
— И еще в большой гостиной висит уникальная люстра.
— Мы ее спрячем до тех времен, когда все беды закончатся, — вздохнул Кэйси, которого все это порядком-таки утомило.
— Ну что ж, — сказал старик, пожимая каждому из них руку. — Не кажется ли вам, что можно начинать? Я имею в виду, эту колоссальную работу по спасению национального достояния. А я пяток минут вздремну, прежде чем начать собираться.
8 
