Особенно,... 
60 
«Да, я нашел родной дом. Я обрету здесь все, на что желал бы израсходовать силы моей души, приобщусь к этой чистоте, правде и любви».
Та беседа длилась сорок минут, и в конце концов Беллами попросил принять его в орден.
Ему сказали, что он должен проявить терпение, и велели подождать. Тогда-то и завязалась их переписка. Спустя несколько месяцев отец Дамьен еще раз встретился с ним, но не для того, чтобы похвалить его, а скорее для того, чтобы предостеречь от заблуждений. Между тем Беллами активно занимался разрушением своей жизни. Шло время, и Беллами начал опасаться, что его возлюбленный наставник, поначалу воспринявший его намерения со всей серьезностью, разочаровался, вероятно распознав «истинное лицо» Беллами и сочтя его романтичным выдумщиком и закоренелым идолопоклонником, безнадежно «потворствующим собственным фантазиям». Поэтому, в сущности, ему упорно, но мягко отказывали. Холодные пальцы сомнения временами сжимали горло Беллами, слегка пугая его возможным рецидивом былого отчаяния. Уход с работы, отказ от квартиры и переезд в скромную комнатенку Уайтчепела, беднейшего района Лондона, принесли ему временное воодушевление, позволив бросить мимолетный взгляд или получить некоторое представление о сущности уединенной созерцательной жизни. Но все чаще былая безнадежная и затхлая тоска охватывала Беллами: неудовлетворенность, которую почти никто, и определенно никто из его ближайших дорогих друзей, совершенно не мог понять. Идея ухода от мира, дававшая ему прежде массу жизненной энергии, казалась теперь чем-то вроде фальшивого самоубийства, неким призрачным комедийным образом его смерти. Пагубную ошибочность его душевных метаний, видимо, и распознал отец Дамьен в ходе дальнейшего знакомства. Этот святой отшельник полагал теперь, что служение людям в данном случае может принести исцеление, оно способно по меньшей мере повысить прежде незначительный интерес Беллами к чужим страданиям и вывести его на некий реальный, более подлинный и свободный жизненный путь. Но «отшельническая инициатива» Беллами, судя по ее описанию, являлась бесплодной затеей, словно он искал близости с нищими и отверженными, чтобы просто посмеяться над ними. В его помощи не нуждались даже смиренные завсегдатаи бесплатной столовой при англиканской церкви. Никто, казалось, в нем не нуждался, все, как отец Дамьен, видели его насквозь. Беллами и раньше приходил к такому неутешительному выводу. И вот сейчас, окаменев от одиночества и страха в своей стылой комнатенке, Беллами вдруг осознал, что его пальцы давно выбивают дробь по столу.
«Да, — размышлял он, — я сворачиваю на грешную дорожку. Это постукивание призывает грех. Душа моя блуждает во тьме».
Отбросив письмо в сторону, Беллами уставился на дождевые струи, затуманившие оконное стекло.
«Слезы, — подумал он, — если бы на меня снизошла духовная благодать, то я смог бы выплакаться! Но я холоден и тверд как камень. О, если бы только мне дали новое испытание, явленное неким ангелом, звездой, вспышкой молнии, неким знаком».
Он вдруг услышал тихий стук по стеклу и увидел, что за окном маячит какой-то человек, чья рука искажает прямизну дождевых струй. Он пригляделся. Там стоял Клемент. Беллами бросился открывать дверь.
— Ты сидел, точно окаменевшее изваяние, мне никак не удавалось привлечь твое внимание. Кстати, ты знаешь, что у тебя не работает звонок? С тобой все в порядке?
— Да, да, я просто задумался. Да ты, я вижу, насквозь промок.
— Естественно, промок, раз не захватил зонт. Я оставил машину возле какого-то строительного пустыря, похоже, в этом районе начали сносить все дома подряд, надеюсь, хоть ее не разберут по винтикам, пока мы с тобой болтаем. Ты не возражаешь, если я повешу сюда плащ, чтобы стекла вода? Ну и запахи! Раковина, что ли, засорилась? Здесь у тебя адский холод, неудивительно, что ты сидишь в двух свитерах.
— Как любезно с твоей стороны, что ты зашел повидать меня, я так рад твоему приходу! Сколько сейчас времени?
— Три часа. Сейчас день, на тот случай, если ты совсем потерял счет времени. Беллами, садись…
— Погоди, я опушу монетку в счетчик и включу обогреватель…
— Брось, не суетись, я совсем ненадолго. Слушай, Лукас попросил меня рассказать тебе кое-что под строжайшим секретом.
— Что, что?!
— Тот парень, которого убил Лукас, ну, ты знаешь…
— Еще бы не знать!
— Так вот, он не умер. Врачи, очевидно, решили, что он мертв, а журналисты сообщили об этом в газеты, и Лукас тоже думал, что он умер, но он воскрес и заявился к Лукасу.
60 
