Отстранившись и продолжая поглаживать пса, Мой почувствовала, что он слегка дрожит. Потом она заметила, что он пристально смотрит на что-то за ее спиной. Она обернулась как раз вовремя, чтобы успеть заметить легкое движение на полке: сдвинулся с места крапчатый обломок серого гранита. Мой привыкла, что ее называют «феей», не особо вдумываясь в значение этого слова. Недавно, однако, у нее проявились странные способности, при определенной сосредоточенности ей удавалось взглядом заставлять двигаться мелкие предметы. Она обнаружила свой талант случайно и даже знала научное название такого явления — телекинез. На самом деле то, что оно получило такое впечатляющее название, могло бы внушить определенное спокойствие, подразумевая, что такими способностями обладают и другие люди. Однако Мой испугалась и решила сохранить свои способности в тайне. То, что случилось сейчас, встревожило ее еще сильнее. Неужели теперь вещи начали двигаться сами, поступая так, как им хочется? Или во всем виновата она, то есть их движение связано с ее присутствием, с воздействием ее ауры? Может, Анакс это понял и испугался? Пес взглянул наверх и тихо заворчал. Мой подошла к полке, взяла обломок гранита и, положив его на место, твердо сказала: «Лежи здесь!» Потом она повернулась к Анаксу и добавила: «Все будет хорошо, успокойся». Она открыла окно, в комнату ворвался сырой туманный воздух, затем распахнула дверь. Обернувшись, Мой окинула взглядом мансарду, усеянную кусками картона, лоскутками материи и газетами, собранными для изготовления масок к вечеринке. Из прихожей донеслись голоса Алеф и Харви, который только что вошел в дом. Мой вновь закрыла дверь. Она подумала: «Возможно, я просто схожу с ума. И со временем окончательно свихнусь. Безумие станет моей жизнью». Анакс продолжал тихо ворчать.
Ниже этажом, в спальне Алеф, Харви сидел на кровати, вытянув травмированную ногу. Алеф устроилась поблизости на стуле с прямой спинкой, который стоял возле письменного стола. Она обхватила руками его костыли.
— Итак, тебе уже сняли гипс. Хороший знак.
— Еще неизвестно. Похоже, они решили поэкспериментировать. Гипс-то мне сняли, но зато наложили ужасно тугую повязку. Честно говоря, по-моему, они не знают, что делать.
— А я купила тебе вязальную спицу, чтобы ты мог почесать ногу под гипсом.
— Как мило с твоей стороны! Сохрани ее. Она может мне понадобиться позже для одного очень важного дела.
— Ну а как ощущения?
— Горит и распухает. Возможно, завтра мне опять придется тащиться с этой калекой в больницу. Она стала похожа на зловредную чужую конечность, приросшую к моему телу. С ней даже в гости не сходишь. Я перестал читать, перестал думать. Вот ты, естественно, продолжаешь корпеть над книгами! Все называют зубрилой Сефтон, но ты точно такая же, только зубришь в основном по-тихому. Я даже подозреваю, что ты умнее меня.
— О нет! Как ты можешь так говорить!
— Ты думаешь, что перестанешь меня любить, если поверишь в это?
Алеф рассмеялась и со стуком передвинула костыли.
— Ладно, кому-то нужно и поучиться. Что еще остается, чем еще можно осмысленно заниматься в этой жизни?
— Ты опять увлеклась вопросами ewige Wiederkehr? [37]
— Не так уж они интересны.
— Значит, с романтикой покончено, на борту живет молодость, а за штурвалом стоит наслаждение [38], туда не допущен даже старый маг Заратустра?
— О, не будем говорить о нем. Так ты обдумываешь какое-то важное дело?
— Нет, хотя хотелось бы, конечно. Нас окружали такой большой любовью, что я никак не могу придать жизни иного смысла. Но мне приходится задумываться о поиске новых целей.
— Верно, нас окружали любовью. Ты согласен, что тебя тоже любили…
— Алеф, не надо отлучать меня от этого зачарованного круга.
— Ты понятия не имеешь, как сильна может быть зачарованность.
— Как ты любишь иногда помучить меня. Ладно, от меня сбежали и отец, и мать. Меня бросили в диком и темном лесу. Но меня же нашли…
— Луиза с Алеф, Сефтон и Мой. Так не может продолжаться вечно, дивный сон должен закончиться.
— Ладно, я понимаю, что никогда уже не буду счастлив, как раньше. Но есть некий образец, которому хочется следовать, то есть подхватить славное знамя, конечно, в переносном смысле. Не добивай меня неоправданным нигилизмом, я и так сейчас пытаюсь собрать всю свою смелость, чтобы выжить.
— Ты боишься из-за сломанной ноги, но она же срастется.
37
Вечное Возвращение — один из основополагающих концептов философии жизни Фридриха Ницше, в частности подробно рассмотренный в его книге «Так говорил Заратустра», а позднее и Мартином Хайдеггером в двухтомнике «Ницше».
38
Вольная цитата из Пиндарической оды (Бард, 11.2 Антистрофа) Томаса Грея (1716–1771), английского поэта, представителя лирического сентиментализма.