Последние отзывы

  42  

Лукас слегка подался вперед и, вглядываясь в Клемента, раскрыл пошире свои узкие глаза, отчего его и без того узкий нос стал казаться еще уже. Его тонкие губы вытянулись в ниточку. Он пребывал в ожидании.

— Полагаю, ты уже видел Беллами, — сказал наконец Клемент напряженным надтреснутым голосом, тщетно пытаясь придать ему небрежный разговорный оттенок.

— Полагаю, тебе известно, что я уже видел Беллами.

— Конечно, я и не говорил… да не важно, разумеется…

На улице начался дождь, к тихому шелесту примешивался приглушенный шум уличного движения. Ветви садового платана склонились под дождевыми струями, опустив разлапистые намокшие листья. Капли дождя плясали за окнами на выложенной плитками дорожке, вдоль которой стелился потемневший чабрец. В комнате сгустилась темнота, из которой свет единственной настольной лампы выхватывал сидящую фигуру Лукаса.

Клемент начал задыхаться в этом спертом и насыщенном книжной пылью воздухе, ему отчаянно захотелось выскочить в сад. Он не смог разговорить Лукаса и, вероятно, упустил свою единственную возможность разобраться в этом деле, прежде чем оно будет похоронено навеки. Нельзя позволить затянуться молчанию. Он откашлялся и произнес своим хорошо поставленным голосом:

— Ты говорил о том, чему было суждено произойти. Почему же это было суждено?

Необходимо наконец рассказать, что же на самом деле, в отличие от общепринятой версии, произошло в тот ужасный день, когда Лукас убил человека. Тот вечер так часто прокручивался, проигрывался, полировался, анализировался и толковался в уме Клемента, что в итоге сложился в достаточно логичную историю. Отчасти она связана со светлячками. Позже Клемент подумал, что все события того злополучного вечера основаны на каком-то всплывающем в голове Лукаса воспоминании, детском, связанном с ними обоими: с их давним увлечением дикими тварями, мелкими существами, живущими, к примеру, в городских садах, то есть с интересом к паукам, слизням, улиткам и разнообразным насекомым. Редко попадающиеся жуки-светляки приносили особую радость. (Они являются представителями летающих насекомых; лежащие на земле, они излучают летними вечерами таинственный зеленоватый свет.) Клементу вспомнилось, как однажды вечером в далеком детстве нашедший светлячка Лукас взял брата за руку и привел под какие-то раскидистые кусты, чтобы показать эту светящуюся букашку (вернее, букашек, на самом деле их было несколько штук).

Вероятно, лучше сначала объяснить или рассказать, поскольку объяснения повлекли бы за собой серьезные трудности, о сложных взаимоотношениях между братьями. А сложности, безусловно, были предопределены. Первым в семье появился Лукас, приемный ребенок. Клемент, родной ребенок, появился на свет через два года. Лукаса усыновили практически в младенческом возрасте. Родители, рассуждая здраво, довольно рано сообщили ему, что он их приемный ребенок. Они не сказали ему, кто его настоящие родители, а сам Лукас никогда не спрашивал. Из-за необычного разреза глаз некоторые люди полагали, что у ребенка болезнь Дауна. Его желтоватая кожа порой выглядела очень смуглой. Он отличался странными манерами, постоянно сутулился и втягивал голову в плечи. Рос Лукас медленно и одно время походил на карлика. Даже во взрослом возрасте руки и ноги Лукаса выглядели миниатюрными. Младший брат, похожий на своего красивого отца, развивался гораздо быстрее и вскоре обогнал ростом старшего. Лукас был приземистым карапузом. Клемент был стройным и гибким, грациозным и красивым ребенком, а позднее стал привлекательным юношей. Конечно, вскоре выяснилось, что Лукас обладал незаурядными умственными способностями, но и Клемента Бог умом не обидел, а заодно одарил многочисленными талантами и большим обаянием. Могли ли родители, осчастливленные появлением на свет их долгожданного родного ребенка, скрыть свои предпочтения? Пока Лукас оставался единственным ребенком, приемные родители, желая показать ему всю свою любовь, уделяли мальчику массу внимания и окружали продуманной нежной заботой, которая позже, после рождения их родного сына, стала казаться притворной и снисходительной, небрежно проявляемой к менее удачному отпрыску. После ухода отца это неравенство стало еще заметнее, поскольку именно к Клементу покинутая мать обратилась за утешением. Кроме того, нередко бывали случаи, когда Лукаса приходилось бранить за «грубое обращение с младшим братом». Только один раз Клемент прибежал к матери и сказал, что Лукас ударил его, вскоре он узнал, что такая жалоба привела к плачевным для Лукаса последствиям. Клемент боялся старшего брата, скрыто запугивающего его. И тем не менее он с неизменным постоянством восхищался Лукасом, даже любил его. Все же общее мнение о «духовной близости» и «взаимной родственной привязанности» братьев, несомненно, было ошибочным. Лукас наслаждался своей абсолютной властью над братом. Абсолютизм заключался в том, что он быстро приучил Клемента молча сносить любую степень тирании. Однако в известной степени он также испытывал благодарность за такую покорность. Сознавая собственную вседозволенность, старший брат назначил себя защитником младшего брата. Никто в школе не смел издеваться над Клементом, опасаясь репрессий со стороны Лукаса, и никто ни в школе, ни дома не видел, чтобы Лукас обижал Клемента. Деспотизм оставался тайной, известной лишь господину и его рабу. Сложившиеся в далеком детстве своеобразные отношения «любовь — ненависть» продолжались и во взрослой жизни. Например, все понимали, что никому нельзя критиковать Клемента в присутствии Лукаса, а Клемент всегда говорил о своем брате только с уважением и любовью.

  42