— Ты чуть-чуть разминулся с ней, — сказала Сефтон, открыв дверь Харви, — Она уехала в ту клинику.
— О, так Питеру уже лучше?
— Нет, то есть у нас нет никаких новостей. Мама просто подумала, что должна заехать туда.
— Держу пари, что ее не пустят к нему.
— Я ей сказала то же самое.
— Тогда она, наверное, скоро вернется.
— Она упомянула еще о каких-то планах, вроде бы хотела навестить кого-то, у нее бывают навязчивые идеи.
— У моей матери они тоже имеются, — усмехнулся Харви, — Я как раз только что отобедал с ней у Коры.
— Слушай, ты не возражаешь, если я закрою дверь? А то как-то холодно. Ты уж реши, чего ты хочешь: зайти или остаться на улице?
— Ах, ну да ладно, я зайду.
— Мне не хотелось навязывать тебе решение.
— Все в порядке, ты более чем тактична.
Харви вошел в дом, и Сефтон закрыла дверь.
— Мой тоже ушла, укатила в гости к своей учительнице по рисованию. Ты слышал, что Беллами забрал Анакса обратно? Он приехал вчера, они увезли его в машине Эмиля. Мой жутко расстроилась. А как поживает твоя матушка?
— Нормально. Слава богу, что она теперь у Коры.
Харви действительно испытал облегчение, узнав, что его безумная матушка перебралась в дом чудаковатой и экстравагантной, но довольно здравомыслящей Коры. Однако его удовлетворение резко убавилось, когда перед самым уходом Джоан шепнула ему:
— Мне здесь не нравится. Я не собираюсь задерживаться. Это предел.
Что означало: «Это предел»? Может, она имела в виду: «Это ужасно»? Скорее всего, учитывая импульсивность его матери, это вовсе ничего не значило, даже и намерения уехать.
— Я как раз собиралась соорудить что-нибудь на обед, — произнесла Сефтон.
— Обед? Но уже четвертый час.
— Правда? А мне казалось, еще рано. Хочешь составить мне компанию?
— Я же сказал, что обедал у Коры!
— Ну, тогда, может, выпьешь чаю? В любом случае, пойдем на кухню, там теплее. Видно, на улице резко похолодало, наверное, опять пойдет снег.
Харви повесил куртку в прихожей.
— Я предпочел бы кофе, если у вас есть, — сказал он, — По-моему, я выпил немного лишнего.
Харви осознал в смятении, что на самом деле ему хочется еще выпить. Устроившись за столом на кухне, он уныло смотрел, как Сефтон готовит кофе для него, заваривает чай и ставит на стол хлеб, масло и сыр для себя.
— А что ты думаешь об этом, Сефтон, я имею в виду об истории с Питером Миром?
— Не знаю. Мне очень жаль его. Едва ли может быть что-то хуже для человека, чем травма, лишающая разума и награждающая неукротимой жаждой мести.
— Но он поправился, его память восстановилась.
— Но восстановилась ли на самом деле его душа? Мне кажется, раньше он был обычным, добрым человеком, а теперь вся его прежняя жизнь вдруг предстала ему в мрачном свете.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Медитации полезны. Я вроде как тоже склонна к медитациям.
— А как ты медитируешь?
— Просто сижу.
— Как возвышенно. Значит, ты не считаешь его в каком-то смысле обманщиком? Он ведь солгал по поводу своей работы.
— Это несерьезная ложь, почти шутка, как он и сказал. Я думаю, что оба они пережили ужасные страдания.
— Оба? Ты имеешь в виду Лукаса? А он умеет страдать?
— Да, но нам не дано проникнуть в человеческую душу. Даже в душу паучка Мой.
— А у Мой живет паучок?
— Ну да, жил. Обожаемый ею паучок, довольно пузатая животина, жил у нее в комнате, я видела его. Он облюбовал себе щель между досками, обвил ее густой паутиной, похожей на занавеску с дыркой, где и торчал постоянно. А в случае опасности он тут же улепетывал в эту дырку и прятался за паутиной. Там он устроил что-то вроде домика, и Мой стала называть ту щель его домом. Потом, как-то вечером, она увидела, что по стене ползет второй паук, примерно такой же, только крупнее. Паучок Мой, заметив пришельца, удрал в свою щель, но тот последовал за ним. Мой говорит, что она смотрела на них как завороженная. Новый паук оказался значительно больше и другого цвета. Она не поняла сразу, хотя говорит, что могла бы догадаться, что приползла паучиха того же вида. Возможно, она совершила долгое и утомительное путешествие и преодолела множество препятствий, чтобы найти себе пару. Мой потом ужасно огорчилась и даже расплакалась, рассказывая мне об этом на следующее утро. Ей следовало все сразу понять, тут же посадить паучиху в банку и отнести ее куда-нибудь подальше, чтобы ей уже не удалось найти обратную дорогу. Но тогда Мой лишь сидела и смотрела на тот паучий домик, невольно воображая, что может происходить внутри. Она сказала, что это напоминало какой-то спектакль или, возможно, даже оперу типа «Риголетто», когда звуки музыки нарастают в момент совершения тайного убийства на погруженной в полумрак сцене. Потом Мой легла спать, но не смогла уснуть и, встав рано утром, подумала, что, может быть, все-таки ее паучок по-прежнему будет сидеть очень довольный в своей паутине, только, естественно, никого там не оказалось, и паутина вскоре обветшала и начала разрушаться. Немного позже — я уж не помню точно, — возможно, на следующий день, Мой опять заметила, как та паучиха уползает по стене. Она сказала, что опустилась на колени и, как она выразилась, «напугала незваную гостью», возможно погрозив ей пальцем, и та быстро убежала. Потом Мой все расстраивалась и ругала себя за эти бессмысленные и несправедливые угрозы бедной паучихе, ведь она всего лишь следовала своему природному инстинкту, который обязывал ее заботиться о продолжении рода. Разумеется, ее паучок мог вскоре сам умереть от старости, если бы его не слопали. Но Мой еще долго продолжала ждать его появления, просто на тот случай, если он выжил, и все вспоминала момент, когда с легкостью могла спасти его, поймав паучиху в банку.