Любила большие стеклянные брошки -
Вот первое, что вы замечали,
Не считая, конечно, газов.
Она испускала газы,
Стоило только подать обед – громкими залпами
С перерывами где-то в минуту, Так -
Раза четыре иль пять,
Пока мы клали на тарелки печеный картофель,
Разливали подливу,
Резали мясо.
Никто не сказал ей ни слова,
Тем более – я.
Мне было всего шесть лет.
Говорила только она – моя бабка.
После четвертого или пятого залпа
Она усмехалась небрежно:
«Я вас еще всех тут переживу!»
Не больно-то мне это нравилось:
Сначала она пукает,
А потом выдает такое!
И – каждое воскресенье:
Она (папина мама),
Каждое воскресенье – газы и смерть,
Печеный картофель, подлива,
Большая стеклянная брошка.
Воскресные эти обеды всегда кончались
Мороженым,
Яблочным пирогом
И громким скандалом -
Не важно, из-за чего.
Бабка моя наконец вылетала из дома
И на поезде красном возвращалась
К себе в Пасадену.
В доме воняло еще, наверное, с час.
Отец мой бродил по столовой,
Как опахалом, вонь разгоняя газетой,
И говорил: «Это все из-за чертовой кислой капусты,
И зачем она ее ест!»
Gas
Загадочная нога
Прежде всего – найти, где у этого дома парковка,
Было очень и очень непросто.
Совсем рядом был главный проспект -
И неслись по нему безжалостные убийцы,
Выдававшие пятьдесят пять в зоне
Ограничения до двадцати пяти.
Один прижимался к моему бамперу так тесно,
Что я наблюдал его искаженную рыком рожу
Прямо в зеркальце заднего вида -
И я оттого ухитрился проехать
Мимо узкого переулка, – а если бы не проехал,
Свернул бы прямо к левому краю дома, к самой парковке.
Я выехал на соседнюю улицу, свернул направо,
А после снова направо. Заметил дом -
Безжалостно-синее нечто -
Снова свернул направо – и наконец увидел:
Крошечный знак «парковка».
Подъехал.
Охранник не поднял красно-белый
Деревянный шлагбаум.
Он просунулся головой в окошко.
«Вам чего?» – он спросил.
Он был вылитый киллер в отставке.
«К доктору Мэнксу», – сказал я.
Он взглянул на меня с сомненьем и проворчал:
«Проезжайте!»
Полосатый шлагбаум поднялся. Я заехал,
Покружил, покружил еще,
Нашел наконец свободное место – далековато,
С футбольный так стадиончик от дома.
Вошел.
Отыскал кое-как
И двери, и лифт,
И нужный этаж,
И нужное отделенье.
Вошел.
В вестибюле народу было – битком.
Старушка одна
С регистраторшей говорила.
«Но можно к нему сегодня?»
«Нет, миссис Миллер. Пришли вы
В нужное время – однако спутали день.
Сегодня среда, а записаны вы
На пятницу».
«Но мне пришлось – на такси… Я человек старый,
С деньгами плохо, нельзя ли к нему сегодня?»
«Миссис Миллер, мне жаль, однако записаны вы На пятницу.
В пятницу и приходите!»
Миссис Миллер ушла – одинокая,
Бедная, дряхлая,
Поплелась она к двери.
Я выскочил ловко вперед. Назвал свое имя.
Велено было сидеть и ждать.
Сел среди прочих.
Заметил журнальный столик, полный журналов.
Подошел. Взглянул на журналы.
Странно – но ни один из них не был свежим.
Если честно, все они были
Годовалой давности -
Или больше.
Сел.
Тридцать минут прошло.
Потом сорок пять.
Час.
Сидящий рядом мужчина заговорил:
«Я жду полтора часа», -
Сказал он.
«Кошмар, – говорю. – Они не должны поступать так!»
Он не ответил.
В этот момент регистраторша назвала Мое имя.
Я встал. Заявил ей – вон тот мужчина прождал
Уже полтора часа.
Она не дрогнула бровью.
Сказала: «Прошу за мной…»
Следом за ней я прошел через темный холл.
Она отворила. Указала: «Сюда!»
Я вошел, и она затворила за мною дверь.
Сажусь – и смотрю на схему
Человеческого тела,
Висящую на стене.
Вижу и вены, и сердце, и внутренности -
Все на свете.
Здесь холодно и темно -
Темнее, чем в холле.
Прождал я, может, минут пятнадцать -
И дверь открылась.
Вошел доктор Мэнкс,
За ним – девица с усталым лицом,