Последние отзывы

  48  

— Мы начинаем войну за олово, медь, расширение торговли, свободный проход через Геллеспонт и ахейские колонии вдоль Эгейского побережья Малой Азии, мой господин. Побег Елены вместе с содержимым сокровищницы моего брата — великолепный предлог, не более того.

— Гм… — Он поджал губы. — Я рад это слышать. Сколько воинов ты надеешься собрать?

— Сейчас можно говорить о восьмидесяти тысячах, да еще нестроевые помощники, которых тоже достаточно, то есть всего получится больше ста тысяч. Будущей весной мы должны отправить в поход тысячу кораблей.

— Кампания грандиозная. Надеюсь, ты хорошо все продумал.

— Естественно, — ответил я заносчиво. — Однако все закончится очень быстро: такое полчище возьмет Трою в считанные дни.

Его глаза расширились.

— Ты так думаешь? Ты уверен, Агамемнон? Ты бывал когда-нибудь в Трое?

— Нет.

— Но ты должен был слышать рассказы о троянских стенах.

— Да, конечно, я слышал! Но, мой господин, ни одни стены в ойкумене не выдержат натиска ста тысяч человек!

— Возможно… Но я советую подождать, пока твои корабли не причалят к троянскому берегу и ты сможешь лучше оценить ситуацию. Мне говорили, Троя вовсе не похожа на Афины, с их обнесенной стенами крепостью и одной стеной, которая спускается к морю. Троя полностью окружена бастионами. Я полагаю, твой поход будет успешным. Но я также думаю, что он будет долгим.

— Мы с этим не согласны, мой господин, — твердо заявил я.

Он вздохнул:

— Будь что будет. Ни я, ни один из моих сыновей не давали клятвы, но ты можешь на нас рассчитывать. Если нам не удастся сокрушить власть Трои и государств Малой Азии, Агамемнон, мы — и Эллада! — просто исчезнем. — Он посмотрел на свои кольца. — Где Одиссей?

— Я отправил гонца на Итаку.

Он прищелкнул языком:

— Пст! Одиссей не попадется на эту удочку.

— Он обязан! Он тоже дал клятву.

— Что Одиссею до клятвы, как ты думаешь? Не то чтобы кто-то из нас мог обвинить его в святотатстве, но ведь это он сам все придумал! Он наверняка прочитал ее задом наперед у себя в уме. В душе он — человек мирный, и до меня доходили слухи, будто он остепенился и нашел счастье у домашнего очага. Он даже потерял вкус к интригам. Вот что может сделать с мужчиной счастливый брак. Нет, Агамемнон, он не захочет пойти с вами. Но тебе без него не обойтись.

— Я понимаю это, мой господин.

— Тогда отправляйся за ним сам. И возьми с собой Паламеда. — Он крякнул. — Рыбак рыбака видит издалека.

— Менелая тоже?

В его ярких глазах заплясали искорки.

— Обязательно. А не то он услышит слишком много про экономику и слишком мало — про любовь.

Мы поехали по суше и сели на корабль в маленькой деревушке на западном побережье острова Пелопа, чтобы переправиться через ветреный пролив на Итаку. Когда мы причалили, я мрачно оглядел остров, маленький, скалистый, кругом бесплодная пустошь, едва ли достойное царство для величайшего ума в ойкумене. Карабкаясь по крутой тропинке, которая вела к единственному на острове городу, я клял Одиссея на чем свет стоит за то, что он не позаботился снабдить свой пригодный для причала берег какими-нибудь средствами передвижения. Однако в городе нам удалось найти трех блохастых ослов; безмерно довольный, что никто из моих придворных не имел возможности наблюдать, как верховный царь взгромождается на осла, я отправился во дворец.

Несмотря на свой скромный размер, дворец меня удивил; он выглядел богато — величественные колонны и качество краски указывали на пышность внутреннего убранства. Конечно, за его супругой дали в приданое огромные земли, сундуки с золотом и драгоценности, которых хватило бы на царский выкуп. И как же ее отец, Икарий, противился, отдавая ее мужчине, который не мог обойтись без хитростей даже в состязании по ходьбе!

Я ожидал, что Одиссей поприветствует нас в портике, — молва о нашем приезде должна была нас опередить. Но когда мы, исполненные благодарности богам за благополучное прибытие, слезли с наших неблагородных скакунов, дворец встретил нас холодным безмолвием. Навстречу не вышел даже слуга. Я повел своих спутников внутрь — Зевс всемогущий, какие фрески! Какое великолепие! — чувствуя себя скорее озадаченным, чем оскорбленным, я обнаружил, что там не было ни одной живой души. Даже та окаянная собака, Аргос, которую Одиссей везде таскал за собой, нас не облаяла.

  48