50 
— Вы здоровы? Может, вы ранены или больны? Вам помощь не нужна?
— Хелен хочет, чтобы вы к нам приехали, она ждет вас.
— Послушайте, — сказал доктор; он, видимо, стоял вплотную к стеклу. Говорил он очень мягко и доброжелательно: — Послушайте, никто вас не обидит. Мы ваши друзья. Мы приехали вам помочь. Если вы живы—здоровы, докучать не станем. Мы даем слово вообще вас больше не тревожить, никогда, скажите только — здоровы ли вы. Только одно слово.
— Нельзя же, чтоб люди только и думали: как вы да что вы, — сказал Джим Кларк.
— Только одно слово, — повторил доктор. — Скажите только, что вы живы и здоровы.
Они ждали; я чувствовала — они прижимаются носами к стеклу, пытаясь заглянуть внутрь. Констанция посмотрела на меня через стол и слегка улыбнулась, я улыбнулась в ответ; дом хранит нас надежно, внутрь им не заглянуть.
— Послушайте, — доктор заговорил громче. — Послушайте, завтра похороны Джулиана. Вы должны знать.
— У гроба очень много цветов, — сказал Джим Кларк. — Вам было бы приятно. Мы послали цветы, а еще Райты и Каррингтоны. Вы бы только посмотрели — сколько цветов; может, отнеслись бы к друзьям иначе.
Интересно, к кому и почему нам относиться иначе? Спору нет — дядя Джулиан, заваленный цветами, утопающий в цветах, мало похож на дядю Джулиана, которого мы привыкли видеть каждый день. Пускай эти цветы согреют его в гробу; я попыталась представить дядю Джулиана мертвым, но он все вспоминался мне спящим. И тогда я представила, как Кларки, Каррингтоны и Райты заваливают бедного, беспомощного мертвого дядю Джулиана охапками цветов.
— Глупо отваживать друзей от дома. Хелен велела передать, что…
— Послушайте, — они принялись толкать дверь. — Никто не собирается вас тревожить. Скажите только, что у вас все в порядке.
— …мы больше приходить не намерены. И у друзей терпение не беспредельно.
Иона зевнул. В тишине Констанция медленно, осторожно повернулась к столу, взяла булочку, намазанную маслом, и тихонько откусила. Я чуть не расхохоталась, даже закрыла рот руками: Констанция жевала беззвучно, точно понарошку, как кукла, — ужасно смешно.
— Ну и черт с вами, — выругался Джим Кларк. И снова постучал в дверь. — Ну и черт с вами, — повторил он.
— В последний раз прошу вас ответить, — сказал доктор. — Мы знаем, что вы тут, в последний раз прошу вас…
— Ладно, пошли, — оборвал его Джим Кларк. — Нечего надрываться попусту.
— Послушайте, — доктор опять стоял у двери вплотную. — Когда-нибудь вам понадобится помощь. Заболеть может всякий, и вам понадобится помощь. Тогда-то вы не раздумывая…
— Пускай живут, как знают, — сказал Джим Кларк. — Пошли отсюда.
Они двинулись обратно вокруг дома — я услышала шаги; а вдруг обманывают, притворяются, будто уходят, а сами вернутся потихоньку и молча встанут у задней двери, подстерегая нас? Я представила, как Констанция молча жует булочку, а Джим Кларк молча прислушивается за дверью, и по моей спине пробежали мурашки: вдруг это безмолвие воцарилось навеки? Машина у парадных дверей заурчала и уехала, Констанция звякнула вилкой о край тарелки, я облегченно вздохнула и сказала:
— А где сейчас дядя Джулиан, как ты думаешь?
— Там же, — рассеянно отозвалась Констанция. — В городе. Маркиса, — она вдруг взглянула на меня.
— Что?
— Ты извини меня. Я вчера дурно поступила.
Я замерла и похолодела — я вспомнила.
— Я поступила очень, очень дурно. Никогда больше не буду напоминать тебе, отчего они умерли.
— Тогда и сейчас не напоминай. — Я не могла шевельнуться, не могла взять ее за руку.
— Я хотела, чтобы ты забыла. Никогда, никогда не собиралась напоминать тебе об этом. Прости, что так вышло.
— Я положила это в сахар.
— Я знаю. Я сразу поняла.
— Ты же не ешь сахар.
— Не ем.
— Вот я и положила это в сахар.
Констанция вздохнула:
— Маркиса, мы не будем больше говорить об этом. Никогда.
Меня забила дрожь, но Констанция ласково улыбнулась мне — и я очнулась.
— Я люблю тебя, Констанция.
— И я тебя люблю, Маркисонька.
Иона на полу и сидит, и спит — значит, и мы сможем. Вот Констанции надо бы подложить под одеяло листьев и мха, но пачкать пол больше нельзя. Свое одеяло я расстелила в углу возле табуретки — в самом родном месте, а Иона глядел на меня с табуретки. Констанция легла у плиты, ее лицо белело в темноте.
50 
