— Послушайте, дядя Джулиан, — Чарльз встал и подошел к столу.
— Не прикасайся к моим записям, — дядя Джулиан пытался прикрыть бумажки руками. — Не тронь мои записи, выродок.
— Кто я?! — спросил Чарльз.
Дядя Джулиан обратился к Констанции:
— Прости, это не для твоих ушей. Но все же вели этому юному выродку держаться отсюда подальше.
— Хватит, — оборвал Чарльз дядю Джулиана. — Наслушался. Я не собираюсь трогать ваши идиотские бумаги, и я никакой не Джон.
— Разумеется, ты не Джон, ты и ростом не вышел. Ты просто юный выродок, и отправляйся-ка к своему отцу, который, к моему величайшему сожалению, приходится мне братом. Так ему и передай. И мать пусть слышит, она женщина сильная, да родных не жалует — это она порвала с нами родственные отношения. Если захочешь, повтори самые крепкие мои слова в ее присутствии, я разрешаю.
— Но все давно забылось, дядя Джулиан; мы с Констанцией…
— Это ты забылся, юноша, ты не смеешь говорить со мной таким тоном. Отрадно слышать, что ты раскаялся, но ты отнял у меня слишком много времени. И сиди теперь тише воды, ниже травы!
— Сначала я договорю с вашей племянницей Мари Клариссой.
— Моя племянница Мари Кларисса давным-давно умерла, юноша. Не пережила потери родных. Я полагал, тебе это известно.
— Что? — Взбешенный Чарльз повернулся к Констанции.
— Моя племянница Мари Кларисса умерла в приюте от тоски и одиночества, пока ее сестру таскали по судам по обвинению в убийстве. Но она в моей книге существенной роли не играет. Хватит о ней.
— Вот же она сидит! — Чарльз махнул рукой в мою сторону, лицо его налилось кровью.
— Молодой человек! — Дядя Джулиан отложил карандаш и развернулся к Чарльзу. — Я, по-моему, указывал вам на важность моей работы. Но вы продолжаете мне мешать. С меня довольно. Замолчите или выйдите вон!
Я хохотала без удержу, даже Констанция улыбалась. Чарльз оторопело глядел на дядю Джулиана, а тот, повернувшись к бумагам, ворчал себе под нос:
— Невоспитанный, бесцеремонный щенок… Констанция?
— Что, дядя Джулиан?
— Он вообще слишком много на себя берет. Когда он уезжает?
— Никуда я не уезжаю, — произнес Чарльз. — Я остаюсь здесь.
— Это невозможно, — сказал дядя Джулиан. — У нас нет места. Констанция?
— Что, дядя Джулиан?
— Сделай мне на обед отбивную. Маленькую, в меру прожаренную. С грибами.
— Хорошо. — Констанция воспрянула духом. — Пора приниматься за обед. — И она с облегчением смела со стола мусор и палки, которые Чарльз притащил из комнаты, собрала в бумажный пакет и выбросила в мусорный бачок, потом вернулась к столу с тряпкой и вытерла его до блеска. Чарльз глядел то на нее, то на меня, то на дядю Джулиана. Совершенно сбитый с толку, он не знал, как себя вести, не верил ни глазам, ни ушам своим, а я ликовала, глядя на первые судороги попавшего в сети демона, и страшно гордилась дядей Джулианом, Констанция улыбнулась Чарльзу — от радости, что никто больше не кричит; плакать она уже не будет; она, видно, тоже почувствовала, как демон тщится вырваться из сетей, и сказала:
— Чарльз, ты устал, наверное. Пойди, отдохни до обеда.
— Где прикажешь отдыхать? — Чарльз был еще ох как зол. — Я с места не двинусь, пока мы не разберемся с этой девицей.
— С Маркисой? А что тут разбираться? Я же сказала, что вычищу комнату.
— Ты что — не собираешься ее наказывать?
— Меня наказывать?! — Я вскочила на пороге, дрожа от ненависти. — Меня наказывать? Отправите спать без ужина?
И я побежала. Я бежала, покуда не оказалась на поляне, в высокой-высокой траве — по самую макушку, здесь меня не найти… Но Иона меня все-таки отыскал и сел возле; трава надежно хранила нас от чужих глаз.
* * *
Я просидела так очень долго, но наконец встала; я знала, куда идти. Пойду в беседку. Последние шесть лет и близко к ней не подходила, но Чарльз испоганил все вокруг, только беседка осталась нетронутой. Иона за мной не пойдет, ему там не нравится; увидев, что я сворачиваю на заросшую тропинку к беседке, он пошел своей дорогой, словно у него возникло вдруг неотложное дело, а со мной он встретится позже. Беседка, помнится, никому особенно не нравилась. Папа собирался повернуть сюда русло протоки и устроить водопадик, но что-то неладное случилось с деревом, камнем и краской, и беседка не удалась. Мама однажды увидела на пороге крысу, и ничем с той поры ее было туда не завлечь, а раз не ходила мама — не ходил никто.