17 
— Аллея Памяти… это что, на том берегу реки?
— Я просто пользуюсь образным выражением.
— А я просто пошутил.
Когда стало ясно, что смеяться я не собираюсь, таксист смущенно прокашлялся и сказал:
— Лично я, если бы мне было нужно прогуляться по аллее памяти, вернулся бы в дом, где я вырос.
— Да, это было бы лучше всего.
— Так почему же мы туда не едем?
— Я бы очень хотел.
Таксист явно ожидал, что далее последует адрес, но я не добавил больше ни слова.
— Так вы и этого тоже не знаете, — сказал он в конце концов.
— Нет, — сказал я, — не знаю.
— Ну и как же, по-вашему, должны мы его искать?
— Думаю…
Думаю, я надеялся, что будет достаточно просто упомянуть наш дом или мою первую школу, чтобы мы тут же оказались рядом с ними. Так случилось и с больницей, и с пластиночным магазином, и с крышей, с которой я чуть было не спрыгнул. Вплоть до настоящего момента все мои перемещения осуществлялись предельно просто и удобно, однако никто не давал мне гарантии, что так будет и дальше.
— Думаю, я просто надеялся на удачу.
— А вот я думаю, что вам следовало не только надеяться, но что-то и делать, — неодобрительно заметил таксист.
— А что бы вы предложили?
— Ну, я ведь водитель такси, где я только ни езжу. Вполне возможно, что я проезжал мимо этого дома не раз и не два. Вполне возможно, что я подвозил кого-нибудь на эту улицу. Возможно, я ее прекрасно знаю.
— Ну хорошо, а что с того…
— Если б вы только сумели рассказать мне хоть что-нибудь об этом доме или об этой улице, вполне возможно, что я извлек бы из этого описания очень и очень много.
— Описать наш дом…
Ну да, вполне разумное предложение. Только вот лежащее далеко за пределами возможного по причине чертовой амнезии, ограничивавшей меня единственным кадром, промелькнувшим перед моими глазами в пластиночном магазине — видом с точки зрения малолетнего ребенка на огромную, туманную фигуру отца, колдовавшего над скрытым от моих глаз проигрывателем.
Таксист молча ждал. Я стеснялся признаться, что не могу рассказать ему ничего полезного, а потому начал стрелять наугад.
— У дома была крыша, — сказал я и тут же торопливо добавил: — Конечно же, — чтобы показать, что это всего лишь начало.
— Крыша, — серьезно отметил таксист.
— И парадная дверь. Ну там, стены и все такое.
— Крыша, парадная дверь, стены. Пока что все ясно.
Я отчаянно пытался сообразить, какие еще черты имел мой дом — скорее всего имел. Я не хотел вводить таксиста в заблуждение ложной информацией и совершенно терялся, что еще могу я сказать ему с достаточной долей уверенности.
— Окна? — предложил таксист.
— Да, — торопливо согласился я. Несколько.
— Сад перед домом?
Сад перед домом.
На меня мгновенно нахлынуло ощущение того времени и того места. Ощущение, что я ритмично двигаюсь то вперед, то назад. А потом падаю.
— …Качели. Ну конечно же.
— Что?
— Перед домом был маленький сад, с деревом и качелями.
— Ну вот, это уже что-то. Вы знаете, сколько таких домов, с садиком и деревом?
— Нет, не знаю.
— Гораздо меньше, чем всех прочих. Так что я думаю, ваш дом должен находиться в одной из наиболее комфортабельных частей города.
— Да, — кивнул я, — я не припоминаю никакого дискомфорта.
— Вот видите, — сказал таксист. — Я вам вот что еще скажу. Я б рискнул предположить, что этот дом был построен уже после того, как автомобили стали рядовым явлением. Потому что в более старых районах приходилось расширять улицы, в результате чего практически все сады исчезли. Нет, вы наверняка выросли в пригороде.
— Вы очень проницательны, — похвалил я его.
— Вообще-то, — сказал таксист, — я уже могу представить себе это место.
— Да, — кивнул я, — и я тоже могу.
10
Было очевидно, что в этом доме давно уже никто не живет, потому что трава перед ним напоминала не столько газон, сколько нескошенный луг, а оконные переплеты облупились и почернели, сквозь грязные стекла смутно виднелись рваные, серые от пыли тюлевые занавески. Не приходилось сомневаться, что мои родители — мои во-сне-родители, чьих имен я не помнил и чьих лиц не мог себе представить, — либо уже умерли, либо давно отсюда съехали. Было вдвойне ясно, что это дом, увиденный мною во сне. Его обветшалость была отнюдь не вспомненной обветшалостью, но своеобразным представлением слишком уж смутно вспоминаемого прошлого. Этот дом был метафорой, и я мог бродить по нему, сметая метафорическую паутину.
17 
