72 
Он был потрясен. Он испугался. Иоанн, Андрей, Иаков и Филипп образовали вокруг него кольцо. Петр стоял в стороне. Все они с тревогой наблюдали за ним. Только я снова рассмеялся про себя.
— Разве я не знаю тебя? — спросил я.
— Рабби, ты — Сын Божий, — прошептал Нафанаил. — Ты — Царь Израилев.
— Потому что я видел тебя мысленно, под смоковницею, ворчащим, что столько узлов надо тащить с собой на свадьбу?
Я задумался на мгновение.
— Аминь, аминь, — сказал я и добавил, веря в то, что говорю: — Ты тоже будешь видеть небо отверстым, каким видел его Иоанн. Только ты не увидишь голубя, когда увидишь небо отверстым. Ты будешь видеть ангелов Божиих, восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.
Я коснулся рукой груди.
Он был охвачен благоговением. Как и остальные, только они были охвачены всеобщим очарованием, все нарастающим ощущением чуда.
Мы подошли к таможенному посту.
Там сидел богатый сборщик мыта,[7] я видел его на реке, тот самый, которого так подробно описали мне как человека, что поддерживал на берегу Иосифа, тот самый, что привез его тело домой, в Назарет, для погребения.
Я подошел к нему. Те, кто ждал своей очереди платить пошлину, отступили. Скоро толпа стала слишком большой и слишком настойчивой. Погонщики лошадей, ослы, груженные товаром, телеги, уставленные корзинами, и корзины с рыбой — все это дожидалось отправки, и люди выражали свое недовольство тем, что приходится ждать.
Мои ученики придвинулись ко мне.
Мытарь что-то писал в своей книге, стиснув зубы, губы его были напряженно сжаты, когда он водил пером. Наконец, с большой неохотой оторвавшись от подсчетов из-за тени у своего локтя, которая не двигалась с места, он поднял голову и увидел меня.
— Матфей, — сказал я и улыбнулся. — Записал ли ты своим красивым почерком те слова, что сказал тебе мой отец, Иосиф?
— Учитель! — прошептал он.
Он встал. Он не мог найти слов при виде той перемены, какая произошла во мне, ибо он видел множество небольших отличий от меня прежнего. И прекрасные одежды были самым незначительным из них. Прекрасные одежды были для него делом обычным.
Он не заметил остальных, которые стояли в стороне, сбившись в кучу. Он не заметил, как Иоанн и Иаков бар Зеведей сверкают на него глазами, словно хотят бросить камень, и как холодно глядит на него Нафанаил. Он смотрел только на меня.
— Рабби, — сказал он. — Будь у меня твое позволение, я записал бы их, да, все слова, что сказал мне твой отец, и много, много больше, то, что я сам видел, когда ты вошел в реку.
— Идем же со мной, — сказал я. — Я пробыл в пустыне множество дней. Сегодня мы будем пировать с тобой, я и мои друзья. Идем же, устрой нам праздник. Отведи нас в свой дом.
Он пошел прочь от таможенного поста, не обернувшись ни разу, взял меня под руку и повел в маленький городок у моря.
Остальные не стали осыпать его оскорблениями, не стали ничего говорить в глаза. Но конечно же, он слышал обвинения, которые время от времени бросали ему те, кто шел позади нас, и те, кто отстал и следовал за нами поодаль, небольшой толпой.
Не оставляя меня, он отправил мальчика вперед — предупредить слуг, чтобы готовились к нашему приходу.
— Но как же свадьба, рабби? — спросил Нафанаил, явно потрясенный. — Нам надо идти, иначе мы не поспеем вовремя.
— У нас еще есть время — это ночь, — ответил я ему. — Не волнуйся. Ничто не помешает мне явиться на свадьбу. И я должен рассказать вам сегодня о том, что случилось со мной, пока я блуждал по пустыне. Вы прекрасно знаете или узнаете уже скоро, что произошло, когда я пришел креститься на Иордан к своему брату Иоанну. Но историю моих скитаний по пустыне могу рассказать только я.
Глава 25
Сиреневые сумерки опустились на холмы, когда мы незамеченными вошли в Назарет.
Я повел всех кругом, чтобы нас никто не увидел, потому что факелы уже были зажжены и слышались радостные голоса. Прибытия жениха ожидали менее чем через час. Дети играли на улицах. Женщины в своих самых лучших белых платьях уже ждали с лампами в руках. Остальные все еще собирали цветы и делали из них гирлянды. Люди выходили из окрестных рощ с букетами из миртовых и пальмовых ветвей.
В доме царила суматоха, шли последние приготовления.
Моя мать заплакала, увидев меня, и бросилась в мои объятия.
— А мы думали, ты не придешь, — сказал дядя Клеопа, обняв нас обоих.
72 
