Особенно,... 
59 
Всем существом полюбив Джулиуса, Морган, захлестнутая этой любовью, не могла не поверить, что и он тоже любит, — обычная иллюзия, жертвой которой всегда оказывается влюбленный. Слушая, как слегка заикающийся голос Джулиуса с едва заметным акцентом снова и снова твердит: «Я не влюблен в тебя, я не могу дать любви. Это всего лишь увлечение. Такие чувства мимолетны. И они проходят» — она слышала только одно бесконечное воркование: «Я люблю тебя, я люблю, я люблю…» Открытием, так поразившим ее в конце их связи, было невесть откуда пришедшее вдруг понимание, что Джулиус действительно ее не любит. На нее вдруг пахнуло чудовищным холодом, заставившим ее в ужасе отшатнуться и как-то днем лихорадочно собрать вещи и, глотая слезы, бежать, пока Джулиус был на каком-то заседании, чтобы только спастись от этого страшного ледяного дыхания. Откуда пришло ощущение холода, ей потом было так и не понять. В поведении Джулиуса все было без изменений. Он по-прежнему проявлял пылкость. И все-таки она чувствовала, что ее отталкивают, больше того, отвергают.
Позже все опять стало восприниматься иначе. Сплошное страдание, мытарства по отелям, пролитые от жалости к себе потоки слез, чудовищная процедура аборта, через которую она прошла, чуть живая от горя, мертвая пустота жизни в Вермонте. Детали стерлись из памяти, и Морган уже не спрашивала себя ни «как?», ни «почему?» и понимала только, что пережила огромную потерю, сломлена происшедшим, но, возможно, еще сумеет встать на ноги. Впрочем, удастся ли это, было уже не так важно. Важно было не так, так иначе справиться с каждым днем. Прошло какое-то время, и возникло смутное желание, а потом острая жажда попасть домой — вернуться в Англию. И появилась потребность увидеть Хильду.
Отношения с Хильдой были для Морган единственными, так глубоко вошедшими в ее жизнь, что никогда не оказывались помехой и не могли стать предметом скептического разбора. Ссоры, конечно, бывали, особенно прежде, в дни юности. Но с самого раннего детства Морган воспринимала Хильду как свой щит, и, когда постепенно выяснилось, что Морган «умнее», этот расклад отношений лишь закрепился. Хильда приняла его полностью. Обе знали, что ей даны твердость духа и умение справляться с обстоятельствами, для Морган совершенно недоступные. Хильда была глубоко вросшим в почву деревом. И когда Морган было лет шесть, она даже нарисовала это дерево, дерево-Хильду, а в ветвях — птичку, про которую говорила, что это она, Морган. Девочки были изначально больше привязаны друг к другу, чем к родителям. И только много позже Морган поняла, как мучило это мать, от которой они отгораживались, замыкаясь в своем, недоступном для всех мирке. С отцом, довольно бесхарактерным любителем спокойной жизни, лишенном всяких амбиций помощником адвоката, они играли роль любящих веселых девочек и притворялись, как это нередко бывает свойственно детям, еще совсем маленькими. Роли были нехитрыми, но вполне соответствовали встречным ожиданиям. А вот настоящую жажду общения, ту, которую испытывала мать, они утолить не сумели. Она умерла сравнительно молодой. Отец, ушедший из жизни гораздо позже, так до конца и не узнал, как мучительно не хватало жене доверия и любви дочерей, с какой напрасной надеждой вглядывалась она в их замкнутые личики. Все это Морган с Хильдой обсудили еще позднее. На протяжении многих лет и одна и другая не раз возвращались мыслями к этой теме и в какой-то момент вдруг почувствовали возможность заговорить. Наконец вырвавшиеся признания, бурное обсуждение подробностей, совместно пролитые слезы — все это и утешило, и смягчило чувство вины.
Разом испепелившая все прошлое страсть к Джулиусу прервала непрерывный диалог Морган с Хильдой, как прервала и все остальные нити. Замужество Морган никак не затронуло уз, связывающих сестер. Не зависящие ни от каких перемен, они сохранялись всегда, порой скрытые от чужих глаз. Джулиус тоже их не разрушил. Но в течение долгого времени, когда, глубоко несчастная, она продолжала бессмысленно жить в Америке, Морган не находила в себе сил ни подумать о встрече с Хильдой, ни откровенно ей написать. Пытаясь проанализировать это свое состояние, Морган пришла к заключению, что причиной его был стыд. Опозоренная и потерпевшая поражение, она к тому же мучилась от стыда. А неодобрение Хильды могло нанести ей глубокую рану. «Будь осторожнее. Одним движением мизинца ты уже можешь причинить мне боль». Неудовольствие, выказанное Хильдой в связи с Таллисом, на каком-то этапе явилось для Морган доводом в его пользу. Может, она и вышла за Таллиса, чтобы проявить наконец самостоятельность, и замужество было всего лишь эпизодом в долгой запутанной истории ее взаимоотношений с сестрой? Она отмела эту мысль как абсурдную. Позднее, раздумывая на трезвую голову, поняла, что, возможно, неодобрение Хильды исподволь разрушало ее брак. Потом, когда жизнь в Южной Каролине рухнула и тягостные дни с мучительным однообразием тянулись друг за другом, потребность в общении с Хильдой начала мало-помалу восстанавливаться, и в потаенных уголках души ожила память о прежней магической связи. Хильда, которая может и разрушить, и сохранить. Именно ей нужно признаться в своем поражении, рядом с ней попытаться преодолеть свой стыд. С ней и только с ней можно спокойно разобраться, где она, Морган, поступила неправильно.
59 
