156 
…Вспышки выстрелов в чернильной темноте, громкая ругань, боль от удара. Перед тем как выхватить «Кольт», дзядек успел толкнуть маленького Гавроша в спасительную ночь. Патрульные не заметили…
– Не помню, дедушка Казимир. Зато помню, что всю жизнь мечтал сказать тебе «спасибо»!
Широкая ладонь хлопнула по плечу.
– О чем ты, Гаврош? Это я всю жизнь… Несколько секунд там, и потом здесь, целую вечность… Мечтал тебя предостеречь. Дрянь этот «Кольт», так и запомни! Первая пуля – в цель, остальные – вверх, частым веером. Правильно в инструкции пишут: «Старайтесь попасть первым же выстрелом. Иначе лучшее, что вы сможете предпринять, это запустить проклятой железякой в противника». Только одного и достал, в Каховке…
Перед тем как начать спуск по узкой железной лестнице, Кондратьев вопросительно указал рукой на дорические колонны. Не храм Юпитера Капитолийского, конечно…
– Гробница Иакова, – понял его дзядек. – Того самого, Исааковича. На самом деле – хранилище истрепавшихся священных книг. Талмудическая макулатура! Здесь вообще – сплошное мракобесие и обман народа.
Спорить с заслуженным народовольцем Петр Леонидович не стал. Шел по лестнице, молчал, смотрел в белую дымку, что стлалась над обрывом.
– Иерусалим, – пояснил дзядек. – Не порти зрение, не разглядишь ни пса. Смог почище лондонского, только белый.
Кондратьев вздохнул не без сожаления. Вечный Город он видел лишь на экране телевизора. Думал съездить – да так и не собрался, лентяй.
На площадке, каменной, как и все здесь, но такой широкой, что автобус пускать впору, они угодили в толпу. Шумную, разноязыкую, живую. Петр Леонидович вновь вспомнил картину на «минус третьем». Тоги-туники, руки, воздетые ввысь, застывшие скульптурные позы, истовые глаза…
И Та, что стоит на гребне.
Кондратьев быстро огляделся, надеясь заметить если не тогу, то хотя бы фрак. Где там! Восточный базар, демократически смешанный с херсонской «толкучкой» – и с приправой из «Макдоналдса». Пижама была в этом вавилонском столпотворении родной, обычной. Взгляд зацепился за синюю очень знакомую будку. Биотуалет. Н-да…
Ох, художники! Ох, классики!
– Давно ждем? – на всякий случай поинтересовался он, ныряя вслед за дзядеком в тесный промежуток между шашлычной «Shish kebab Ali Bey» и киоском с табличкой «Currency exchange». Дзядек вновь поймал его за руку, потащил куда-то вбок, в людскую толщу.
– Кто как, – кинул на ходу Казимир Сигизмундович. – Ты о чем, Гаврош? Благолепия не хватает? Меньше попов слушай!
Пиджаки, рубашки, платья, памятные по Средней Азии халаты, кипы, тюбетейки, шляпы всех видов и фасонов. Запах горящих дров, аппетитный дымок жареного мяса, дух лекарств – резкий, тревожный. Кондратьев принюхался: корвалол. Точно, корвалол. И снова – люди, люди, люди. Обычные, разные, похожие и непохожие.
Живые.
– Сюда! – Рука дзядека уверенно тянула дальше. Ага, кажется, тропа. Узкая, но пройти можно, даже вдвоем.
– И куда теперь?
– Ориентирую по местности! – Дедушка Казимир остановился на тропе, повернувшись спиной к обрыву, к белому туману, за которым прятался Иерусалим. – Прямо перед нами Масличная гора, западный склон. Религиозные басни оставим для несознательных, равно как антинаучные слухи про грядущее явление Высшего Существа именно в этом месте…
«Я соберу все народы, и приведу их в Долину Иосафата, и там произведу над ними суд…» – подсказала память. Книга Иоиля. В Судный День по темным галереям, скрытым в толще Масличной горы, мертвые всего мира сойдут в тесное ущелье у высохшего Кедрона. Господь взойдет на вершину, гора раскроется, мириады усопших восстанут…
И свершится Суд.
Он, бывший тирмен Петр Леонидович Кондратьев, стоит в мертвой долине царя Иоасафата.
– Гавро-о-ош! – Дзядек, всезнающий и всепонимающий, шагнул ближе, обнял за плечи. – Пройдет, сейчас пройдет, по себе знаю… У лекарей такое зовется «шок». Слушай, давай по кебабу съедим? У Али приличное заведение. Чисто, недорого. И винцо славное.
Петр Леонидович сглотнул. Кебаб, да под хорошее вино, лучше грузинское, красное… Стоп! Пусть столь нелюбимые дзядеком попы ошиблись, напутали, солгали…
Но Смерть – не сказка! И то, что он здесь, – не ложь!..
– Удивляешься? – Дзядек улыбнулся, окинул взглядом кручу, нависшую над головами. – Люди остаются людьми, Гаврош. Даже тут они верны своей природе. Человек – потрясающее создание, если задуматься. В чем правы господа мракобесы, так это насчет свободы воли. Воли у нас – никаким черпаком не вычерпать. А воля, да еще в сочетании со свободой – смесь почище «греческого огня». С другой стороны, что непонятного? Попали сюда, бухнулись на колени, постояли часок. Захотели кушать. Проснулось любопытство. Я, например, сразу принялся определять вместимость долины и склона при максимальной уплотненности. А после расчетов стал осваиваться. Как все.
156 
