Особенно,... 
68 
Немедленно поступают Папочкины опровержения.
Фол молчит; задрал косматую голову и прикидывает.
— Нам дальше. Это выход в заброшенную церковь. Кстати, надо бы кого-нибудь послать наверх — осмотреться.
— Я полезу! — тут же оживляется Фимка.
— Ты гляди там, чтоб самому не засветиться! — напутствует Фол скрывающегося в люке доктора наук, а Папа тем временем ненавязчиво оттесняет от лестницы Молитвина Иеронима Павловича, явно вознамерившегося последовать за Фимкой. Вот уж воистину: седина в бороду — бес в ребро!
Партизан-любитель, понимаешь…
Когда я уже начинаю подумывать: не вознестись ли мне вслед за Фимочкой, дабы, невзирая на наличие черного пояса, загнать его пинками обратно? — над головой наконец слышится металлический скрежет, и через пару секунд доктор биохимии сваливается буквально нам на головы.
— Тишь, да гладь, да Божья благодать. Никого не видать.
— И давно пора поддать!
Это Ерпалыч.
— Рифмоплеты! — не удерживаюсь я.
— Может, напрасно шухер подняли? — выдвигает предположение Фол.
— Нет, эти зря паниковать не станут. Пошли. И мы двигаемся дальше живой аллегорией: заблудшие души вслед за Надеждой. Или слепцы за слепым поводырем. Миновали еще одну дверь (прямо как в подводной лодке, если судить по фильмам!) и, поднявшись по каменным ступенькам, оказались перед последней преградой — на этот раз обычной, деревянной.
Надежды крашеная дверь… нет, лучше не так. Надежда, легкою рукою сыграй мне что-нибудь такое…
— Центр видеоконтроля, — сообщает Наденька на мой неслышный призыв. — Подвал под домом священника. Отсюда есть выход наверх, там вас ждет машина.
Дверь оказывается незапертой.
Рядами подсвеченных изнутри аквариумов горят на стене многочисленные мониторы. Панели, шкалы, рычажки, тумблеры, индикаторы — покруче, чем на телестудии, где мне однажды довелось побывать.
— Наконец-то! Машина вас давно ждет, — вскакивает из угла субтильный оператор в белом халате.
— Ну что, вы едете?
— Пожалуй, я останусь с вами, Надежда Викторовна, — говоря это, Фима смотрит почему-то на меня. — Возможно, это все действительно подставка и я никого не убивал, но… Проверять местных господ на правдивость, рискуя собственной шкурой, мне не очень хочется. Вдруг окажется правдой? Уж лучше сдамся, пусть меня сажают в КПЗ. Если выяснится, что мне соврали — тогда все равно отпустят. А если нет… Как вы сами верно заметили, «лучше живой в камере, чем дохлой на улице»! Опять же, «живая собака лучше мертвого льва». Присоединяюсь к вам и царю Соломону.
Наденька молча кивает, а оператор изумленно таращится то на нее, то на Фиму.
— Алик, зато ты лучше мотай отсюда. Забирай всех — и в машину.
Подойдя к Фиме-Фимке-Фимочке, я беру его за пуговицу.
Некоторое время молчу.
— Это ты славно придумал, Архимуд Серакузский. Это ты так славно придумал, что просто… просто слов нет. Никуда я отсюда не поеду. Пока не смогу убедиться, что с тобой все в порядке. Ты, когда за меня дрался, не спрашивал: что да как! И мы не для того сюда приперлись, чтобы при первом звонке ноги делать. Вместе здесь посидим и посмотрим, каким макаром дело обернется. А потом я лично прослежу, чтоб ты попал по назначению. У меня в прокуратуре блат… любимая женщина. Мы с ней родственники по Пашкиной линии. Понял? Или формулами изложить?!
— Вы, это… вас машина наверху ждет! — подает наконец голос опомнившийся оператор.
— Подождет. — Папочка отстраняет нас с Ерпалычем и подъезжает к оператору, который невольно пятится от кентаврессы и упирается спиной в угол. — Надежда Викторовна, ты умеешь со всем этим барахлом обращаться? Или глиста сушеного припашем?
— Умею. Я здесь дежурила несколько раз.
— В-вам… вам надо срочно уходить! Центр вот-вот п-подвергнется н-нападению, — лепечет из угла оператор, спешно пытаясь принять цвет собственного халата и прикинуться белой тряпкой.
Это ему почти удается — выдают только широко раскрытые глаза.
Глаза моргают вдвое чаще, чем положено.
— Сиди тихо, — вполне дружелюбно советует Фол тряпке с глазами. — Или сам сейчас… подвергнешься нападению!
— Так, это у нас периметр, — Наденька уверенно щелкает переключателями, одновременно чертя между тумблерами косые пентаграммы, — это интернат; ага! — главный корпус, второй этаж… первый… минус первый… вот! Наружное наблюдение. Вход в погреба. Там у них основное капище. Я там была… однажды…
68 
