На кассете было записано сразу несколько хитов той осени. Особенно всем понравилась песня группы «Динамик» про серый капюшон. Мы послушали ее несколько раз подряд, а потом приятель увел подружку куда-то в глубь квартиры и мы остались с
Юлей одни. Я понятия не имел, что делают в таких ситуациях. Прежде я никогда не оказывался в таких ситуациях. Честно сказать, одноклассницы не обращали на меня внимания, а других девушек тогда еще у меня не было. Но приятель увел подружку, а лидер «Динамика», длинноволосый и некрасивый певец Кузьмин, пятый раз подряд спел про то, как зябко ему под осенним дождем, и в подоконник приятелевых окон и вправду бился мелкий дождичек… в Петербурге он шел уже тогда… и ни на секунду не прекратился с тех пор до сегодняшнего дня… В общем, Юля очень быстро оказалась лежащей на диване, а я лежал рядом и первый раз в жизни пытался целоваться.
Детство кончалось. Честно сказать, для меня оно кончилось уже давно. Внутри меня лопались нарывы, рубцы от которых не могут зажить там и до сих пор. Я разглядывал Юлино лицо, жизнь приоткрывала свою изнанку, а Кузьмин, сбиваясь, все повторял: подойди поближе, я слегка продрог… еще ближе, а? Девочкино тело я прижимал к себе, но совсем уж тесно прижимать немного боялся, потому что в этом случае Юля наверняка отпихнула бы мои руки, резко встала бы с дивана, ушла, и все бы кончилось. Поэтому я всего лишь тихонько, слегка-слегка касался губами ее лица. А она смотрела на меня, гладила мои волосы, зажмуривалась, что-то шептала… Вытягивала губы… касалась моих губ… сама. Будто я и вправду был ей нужен. Чем еще мы тогда занимались, я помню не очень. Зато песню – просто отлично. После второго куплета там есть такой проигрыш, от которого я и до сих пор покрываюсь мурашками и сразу же чувствую в воздухе запах дешевого советского шампуня, которым девочка-школьница по имени Юля в то утро вымыла свои светлые волосы.
Собственно, это мне и приснилось в дубайском аэропорту: проигрыш старой песни и горький запах. Не знаю, в чем здесь дело. По детству я совершенно не ностальгирую. И снова стать тинейджером совсем не хотел бы. Тем не менее когда сон ушел и я сообразил, что лицом зарываюсь не в волосы семиклассницы, а всего лишь в собственный пахнущий грязью и дымом рюкзак, то ощущение было – будто меня лишили чего-то хорошего. Того, что не должно было проходить мимо. Открывать глаза после этого мне совсем не хотелось.
4
Утром в запутанных коридорах аэропорта я отыскал кофейню «Starbucks». Бармен сказал, что сомалийские деньги не примет ни по какому курсу, зато если я стану платить в долларах, то сдачу он выдаст тоже в долларах. Эспрессо был обжигающим. За столиками вокруг сидели женщины в паранджах. В голове еще вертелся кусочек сна. Я подумал, что, может быть, так, в виде тощей недоцелованной девочки, мое подсознание показывает родину, на которую я возвращаюсь?
Потом объявили посадку. Лететь предстояло больше пяти часов. Рейс выполняла смешная арабская авиакомпания. Стюардессы носили платки-хиджабы, а когда пассажирам показывали ролик на тему, что делать в экстренных ситуациях, то главным героем там был небритый тип в длинной белой арабской рубахе и вязаной мусульманской шапочке.
Я сел ближе к иллюминатору. Облаков снизу почти не было. Мир выглядел как карта себя самого. Можно было разглядеть побережье Средиземного моря и Кавказ. Я бывал чуть ли не в каждом государстве, над которым мы пролетали. Но совсем этим не гордился. За последние три с половиной года я подробно осмотрел чертову прорву мест, о существовании которых нормальный человек даже и не подозревает. Зато все, что связано с жизнью дома, я пропустил. Не видел ни одной громкой киноновинки. Не послушал ни одного модного шлягера. Не участвовал в выборах президента, не следил ни за одним скандалом и был не в курсе того, о чем сегодня принято говорить в приличном обществе. Мимо прошла целая эпоха. Впрочем, теперь, когда вернусь, все, наверное, получится наверстать.
Какое-то время я дремал, а когда проснулся, самолет уже начал снижаться. Я выглянул в иллюминатор. Облаков там по-прежнему не было. Осень в этом году была ясной. Мир можно было рассмотреть во всех подробностях. Самолет развернулся, поверхность планеты непривычно изогнулась, а потом снизу мелькнуло первое облачко. А еще пару минут спустя облачков стало так много, что земля впервые за весь полет перестала быть видной. Мы подлетали к Петербургу, и, разумеется, над моим собственным городом стояли тучи.