Особенно,... 
129 
«Если только оно попадет в руки государя, оно может возбудить неприятные вопросы и недоразумения», – подумал он, дочитав прошение. И, положив его на стол, позвонил и приказал просить Нехлюдова.
Он помнил дело этих сектантов, у него было уже их прошение. Дело состояло в том, что отпавших от православия христиан увещевали, а потом отдали под суд, но суд оправдал их. Тогда архиерей с губернатором решили на основании незаконности брака разослать мужей, жен и детей в разные места ссылки. Вот эти-то отцы и жены и просили, чтобы их не разлучали. Топоров вспомнил об этом деле, когда оно в первый раз попало к нему. И тогда он колебался, не прекратить ли его. Но вреда не могло быть никакого от утверждения распоряжения о том, чтобы разослать в разные места членов семей этих крестьян; оставление же их на местах могло иметь дурные последствия на остальное население в смысле отпадения их от православия, притом же это показывало усердие архиерея, и потому он дал ход делу так, как оно было направлено.
Теперь же с таким защитником, как Нехлюдов, имевшим связи в Петербурге, дело могло быть представлено государю как нечто жестокое или попасть в заграничные газеты, и потому он тотчас же принял неожиданное решение.
– Здравствуйте, – сказал он с видом очень занятого человека, стоя встречая Нехлюдова и тотчас же приступая к делу.
– Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, – сказал он, взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. – И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… – Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. – И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
– Так что я могу не давать ходу этому прошению? – сказал Нехлюдов.
– Вполне. Я вам обещаю это, – сказал он с особенным ударением на слове «я», очевидно вполне уверенный, что его честность, его слово были самое лучшее ручательство. – Да лучше всего я сейчас напишу. Потрудитесь присесть.
Он подошел к столу и стал писать. Нехлюдов, не садясь, смотрел сверху на этот узкий плешивый череп, на эту с толстыми синими жилами руку, быстро водящую пером, и удивлялся, зачем делает то, что он делает, и так озабоченно делает, этот ко всему, очевидно, равнодушный человек. Зачем?..
– Так вот-с, – сказал Топоров, запечатывая конверт, – объявите это вашим клиентам, – прибавил он, поджимая губы в виде улыбки.
– За что же эти люди страдали? – сказал Нехлюдов, принимая конверт.
Топоров поднял голову и улыбнулся, как будто вопрос Нехлюдова доставлял ему удовольствие.
– Этого я вам не могу сказать. Могу сказать только то, что интересы народа, охраняемые нами, так важны, что излишнее усердие к вопросам веры не так страшно и вредно, как распространяющееся теперь излишнее равнодушие к ним.
– Но каким же образом во имя религии нарушаются самые первые требования добра – разлучаются семьи…
Топоров все так же снисходительно улыбался, очевидно находя милым то, что говорил Нехлюдов. Что бы ни сказал Нехлюдов, Топоров все нашел бы милым и односторонним с высоты того, как он думал, широкого государственного положения, на котором он стоял.
– С точки зрения частного человека, это может представляться так, – сказал он, – но с государственной точки зрения представляется несколько иное. Впрочем, мое почтение, – сказал Топоров, наклоняя голову и протягивая руку.
Нехлюдов пожал ее и молча поспешно вышел, раскаиваясь в том, что он пожал эту руку.
«Интересы народа, – повторил он слова Топорова. – Твои интересы, только твои», – думал он, выходя от Топорова.
И мыслью пробежав по всем тем лицам, на которых проявлялась деятельность учреждений, восстанавливающих справедливость, поддерживающих веру и воспитывающих народ, – от бабы, наказанной за беспатентную торговлю вином, и малого за воровство, и бродягу за бродяжничество, и поджигателя за поджог, и банкира за расхищение, и тут же эту несчастную Лидию за то только, что от нее можно было получить нужные сведения, и сектантов за нарушение православия, и Гуркевича за желание конституции, – Нехлюдову с необыкновенной ясностью пришла мысль о том, что всех этих людей хватали, запирали или ссылали совсем не потому, что эти люди нарушали справедливость или совершали беззакония, а только потому, что они мешали чиновникам и богатым владеть тем богатством, которое они собирали с народа.
129 
