Значит, кому-то следовало потребовать тайм-аут до тех пор, пока мы не будем знать наверняка. Свора была спущена, и я последовал за ней.
– Диана, – сказал я, когда мы стояли в тени ее скиммера, – вы говорите, что я что-то значу для вас – как я сам и как Карагиозис.
– Выходит, так.
– Тогда послушайте меня. Я думаю, что вы можете ошибаться насчет веганца. Я не уверен, но если вы неправы, то было бы большой ошибкой убивать его. Вот почему я не могу этого допустить. Отложите исполнение всех ваших планов до нашего прибытия в Афины. А там затребуйте разъяснение по поводу этого сообщения от Сети.
Она уставилась на меня во все глаза, потом ответила:
– Хорошо.
– А как тогда с Хасаном?
– Он ждет.
– Но ведь он сам выбирает время и место, не так ли? Он ждет только удобного случая, чтобы нанести удар?
– Да.
– Тогда ему должно быть приказано воздержаться от действий, пока мы не будем знать наверняка.
– Хорошо.
– Вы скажете ему?
– Ему скажут.
– Это хорошо.
Я повернулся уходить.
– А когда сообщение будет получено, – спросила она, – что если там будет говориться то же, что и раньше?
– Посмотрим, – сказал я, не оборачиваясь.
Я оставил ее около скиммера и вернулся к своему.
Когда сообщение наконец пришло, оно полностью подтвердило мои худшие ожидания – я понял, что у меня еще прибавится хлопот. А все потому, что я уже принял решение.
Далеко на юго-востоке от нас отдельные части Мадагаскара до сих пор оглушали счетчики Гейгера радиоактивными криками – память о меткости одного из нас.
А Хасан – в этом я был уверен – по-прежнему мог встретить любое препятствие, даже не моргнув своими опаленными солнцем и привычными к смерти желтыми глазами.
Его будет нелегко остановить.
Вот оно. Далеко внизу.
Смерть, жар, потоки грязи, новые контуры берегов…
Извержения вулканов на Хиосе, Самосе, Икарии, Наксосе…
Галикарнас смыт начисто…
Западный край Коса снова виден, но что с того?
…Смерть, жар, потоки грязи.
Новые контуры берегов…
Наш караван отклонился от курса, чтобы выяснить ситуацию в зоне бедствия. Миштиго делал записи и фотографировал.
Лорел передал:
– Продолжайте путешествие. Ущерб собственности не слишком значителен, поскольку в Средиземном море был в основном всякий утиль. Ранения людей оказались либо смертельными, либо легкими – о них позаботились. Так что продолжайте движение.
Я на малой высоте пролетел над тем, что осталось от Коса – над западной оконечностью острова. Это была дикая, вулканическая местность; среди наброшенных на сушу кружев воды здесь и там виднелись свежие дымящиеся кратеры. Когда-то на этом месте была древняя столица Астипалайя.
Фукидид сообщает, что ее разрушило сильное землетрясение – посмотрел бы он на это, последнее. Мое родное селение на севере Коса существовало с 366 года до нашей эры. Теперь все сгинуло – все, кроме сырости и жары. Ничего и никого не осталось.
Гиппократов платан и мечеть Лоджиа, и замок Родосских рыцарей, и фонтаны, и мой дом, и моя жена – уж не знаю, смыты ли потоками или погребены под толщей воды – ушли дорогой умершего Феокрита, того самого, который много раньше приложил столько сил, чтобы увековечить это место.
Ушли. Прочь. Далеко…
Бессмертны и мертвы для меня.
От той высокой горной гряды, что рассекала северную прибрежную равнину, остались несколько пиков которые торчали из воды. Одним из них был мощный пик Дикаиос, или пик Христа Справедливого, возвышавшийся раньше над деревнями на северных склонах. Теперь это был крохотный островок, и никто не успел вовремя добраться до его вершины.
Наверное, так все и было в тот раз, много лет назад, когда море возле моих родных мест на полуострове Халкидик поднялось и поглотило землю, когда воды внутреннего моря прорвались сквозь устье Темпы, когда содрогнулись даже горы – эти стены божественного Олимпа. Спаслись лишь мистер и миссис Девкалион, удержавшиеся на плаву по воле богов, желавших, чтобы родился миф и было кому его рассказать.
– Вы жили там, – сказал Миштиго.
Я кивнул.
– Но ведь родились вы в деревне Макриница, в Фессалийских горах?
– Да.
– Но дом ваш был здесь?
– Недолго.
– «Дом» – понятие всеобщее, – сказал он. – Я это тоже понимаю.
– Благодарю.
Я продолжал смотреть вниз – грустный, больной, сумасшедший, а под конец уже бесчувственный.