Последние отзывы

  54  

— Да! Вот пища для бабы очень зломыслящей, очень злоговорящей, очень злодействующей, очень зловерной, наученной злу, непокорной супругу, грешной — после издыхания! Да! После издыхания!.. Да!..

Стены с ужасом взирали на творившееся непотребство, и камень плакал редкими солеными слезами.

…Надим Исфизар, приближенный чиновник самого хаффского Малик-шаха, искренне полагал что в чреве его покойной матушки обитал злой дэв. Ничем другим нельзя было объяснить странной тяги почтенного надима к удовольствиям того сомнительного рода, от каких обыкновенный человек шарахается прочь. Если не считать неудобства, о котором было сказано, жизнь надима Исфизара текла ровно и приятно, следуя проложенному судьбой руслу.

Первенец-мальчик в семье потомственных чиновников, он рос в неге и холе, ничем не отличаясь от прочих обеспеченных сверстников, если не считать частого ввязывания в драки с девчонками. Результат стычек не отличался разнообразием: злюки-тигрицы его били. Надим Исфизар никогда не жаловался строгому отцу или любящей матери на дерзких девчонок. Он мстил обидчицам по-иному: назавтра снова ввязывался с ними в драку и снова позволял избить себя. Наставить синяков. Подарить пару-другую царапин. Иногда даже — о-о-о! — выбить зуб. Драные волосы в расчет не принимались.

А так — все в порядке, мальчик хорошо ест, хорошо спит и растет не по дням, а по часам.

Наконец мальчик вырос.

Поздний ребенок (обстоятельства, обстоятельства!), он рано стал полноправным наследником, отплакав положенное над могилкой родных; в срок женился, заставив свах выбрать ему тишайшую из тишайших девиц Хаффы и вдобавок круглую сироту — тихоня не станет болтать на углах о причудах муженька, а если станет, то о сгинувшей невесть куда сиротке беспокоиться некому, кроме законного супруга; и вскоре Исфизар, прозванный в городе Улиткиными Рожками, уже стоял по левую руку от самого Малик-шаха.

Улиткины Рожки прекрасно изучил кодекс государственного надима, подробно растолкованный в мудрой книге «Сиасет-намэ». Ведь сказано жившими до нас: «Надим должен быть всегда согласным с государем. На все, что сделает или скажет государь, он обязан отвечать: „Отлично, прекрасно!“ Он не должен поучать государя: „Сделай это, не делай того; почему поступил так?“ Он не должен возражать, а то государю станет тягостно…»

Малик-шаху никогда не становилось тягостно от речей Улиткиных Рожек — и надима Исфизара осыпали почестями. Однажды девять раз набивали сладкоречивый рот золотыми монетами, потому что иначе было не исчерпать дарованное блюдо динаров.

И недаром именно надим Исфизар был назначен «шахским ухом» в обсерваторию знаменитого от востока до запада Омера Хаома, мудреца и звездочета. Эмират треснул столетие назад, подобно глиняному кувшину, развалившись на груду разнокалиберных черепков, и владетель каждого черепка — вольного города Оразма, Хаффского шахства, Срединного Мэйланя или Дурбанского султаната, не говоря о прочих, — норовил перещеголять соперников. Если не величиной войска, то хайлем кименских мушкетеров-наемников; если не плеядой поэтов при дворе, то облицовкой нового дворца или высотой обсерватории; если не красотой первой жены, то хотя бы славословием придворных надимов.

Малик-шах, правитель стоявшей на торговых перепутьях Хаффы, славился приверженностью к астрологии. Это забавляло всех: шах и шагу не сделает, не запросив мнения толпы бородатых умников, — но удачливость молодого шаха добавляла горчинки на язык сплетникам. Недаром, видать, ученые хаффской обсерватории денно и нощно чертили звездные таблицы, недаром вертели соллаб,^[30] заставляя диаметр-алидаду бегать по кругу, отсчитывая градусы и минуты. Сам Малик-шах понятия не имел ни о градусах, ни о минутах, а соллаб с алидадой полагал именами дэвов из морских глубин, — но это не играло никакой роли, пока обсерваторские звездочеты морщили лбы, а хаким Омер отвечал шаху, стоит ли тому начинать поход против белуджей или необходимо повременить до Ноуруза — Нового года.

Но предосторожность — мать спокойствия; и надим Исфизар в обсерваторских стенах должен был служить залогом добропорядочности бойких на язык мудрецов.

Вот он и служил.

Пока не встретился с Зейри Коушут, жрицей Анахиты — женского воплощения Творца-с-сотней имен.

О небо, как она умела любить, бить и любить. Неистовая Зейри, и плеть в ее руках умела петь сто девяносто восемь из ста девяноста любовных песен, приятных уху, духу и плоти Улиткиных Рожек.

  54