Я впервые видел, как кто-то бьет Петрова.
Джулиана выглядела чертовски сосредоточенной. Дочь шамана выполняла простую и ответственную работу, не тратя времени на спецэффекты. Когда рычащий майор попер носорогом, явно намереваясь сгрести даму в охапку и зашвырнуть куда подальше, чтоб не мешала, рыжая фурия вцепилась в его толстый корявый палец и что-то открутила. Пол содрогнулся: центнер отборного мата шмякнулся на линолеум. Припоздавший исчезнуть Шекель-Рубель уползал прочь, оглашая мир стонами, а у хитроумного Эльфа, подкравшегося к ангелу возмездия сзади, намечались сильные проблемы с будущим размножением.
Но Петров встал. Хрипло каркнул, прочищая горло. И, страшен и велик, двинулся на покорение Австралии. Я намылился было помочь шестому континенту, но моя кенгуру взялась за подручные средства. Пенная струя из огнетушителя, сорванного со стены, превратила майора в кружку пива. А донышко вышеупомянутого огнетушителя, войдя в контакт с петровским ухом, опрокинуло кружку на пол.
Вот, лежит, кряхтит.
– Let's go, Vlad.
Да, помощник из меня аховый. Ну ничего, зато на язык мы очень острые.
– Отдыхайте, мафиози, – говорит дикий человек-снегирь. – Не фиг было нас, крутых, свинчивать.
И мы с Джулианой оставляем поле битвы.
– Классный кон, – восхищается за спиной «квадрат».
* * *
Часа полтора мы с рыжей просидели в моем номере. Трепались «за жизнь», смеялись, когда я складывал фразы на диком пиджин-инглиш. Выяснилось, что Джулиана – коллега растерзанного Петрова. Лейтенант сиднейской полиции, инструктор по рукопашному бою. У нее есть муж, четырехлетняя дочь Дороти от первого брака, а фэнтези – это хобби. Пишет в свободное время, которого выпадает не так уж много. Профессиональной писательницей никогда себя не считала. Первый приз на «МакроНомиКоне» привел ее в изумление; здесь ей очень нравится, только она не понимает, как можно столько пить и еще что-то писать? Однажды читала нормативы смертельных для организма доз алкоголя с пометкой «not for Russians», но полагала это шуткой… Тут уж пришлось объяснять мне. Что писатель в жизни, писатель на конвенте и писатель за рабочим столом – это три разных человека. Что за работой практически никто из нас не пьет, а на кон люди приезжают оттягиваться. Что «bad gues», оскорбившие меня действием, на самом деле друзья-приятели, хотевшие всего лишь, чтобы я подписал договор и получил аванс (рыжая сказала, что ничего не понимает…), а я договор бы все равно не подписал (рыжая помянула загадочную русскую душу…), – но ей тем не менее спасибо…
Наверное, я мог бы уговорить рыжую остаться на ночь. Но это было бы лишним.
Я ни о чем не жалел.
Уже ложась спать, вдруг вспомнил слова Эльфа: «…под подушку ее класть надо!»
Серебряную Гарпию, значит. Под подушку. Вот же, блин, шутники!
Ну и ладно. А я возьму и положу.
По приколу.
Взял и положил.
Думал, неудобно будет, придется вытаскивать. Оказалось – ни фига! Даже удивиться толком не успел. Еще расстроился, что зря на утро водой не запасся. Холодненькой. Потом вспомнил про полный холодильник.
Пейте, дети, кока-колу, будет жизнь по приколу…
ХVI. Отрывок из поэмы «Иже с ними»
Дескать, впрямь из тех материй…
- Когда кипит, блистая глянцем,
- Полиграфический экстаз,
- То не филологам-засранцам
- И не эстетам-иностранцам,
- Халифам, избранным на час,
- Слагать критические стансы
- О низковкусьи пошлых масс,
- Что любят пиво, баб и танцы,
- А не оргазмы декаданса,
- Столь угнетенные сейчас,
- Как кофе угнетает квас,
- Как геморрой терзает вас
- Иль как гнетет кувалда в ранце, —
- Кликуши! Нет второго шанса
- Для тех, кто клевету припас,
- Вводя людей в подобье транса
- Взамен лихого перформанса,
- Чей взгляд – не пламенный топаз,
- А близорукий отблеск сланца,
- Чей брат – вокзальный унитаз,
- Кому далек надрыв романса,
- Кто не воскликнет: «Аз есмь! Аз!..»,
- Испорчен Бахом и Сен-Сансом, —
- Короче, всех бы их зараз
- Сложить под движущийся «КрАЗ»,
- Да жаль, нельзя…
XVII. Отсебятина: «Лучший-из-людей»
В общем, клюква просто неслыханная. На каждой странице. А с другой стороны – у него ведь правда много почитателей? Значит, «пипл хавает»?!
…Я и впрямь не сразу въехал, что заснул. Что чудо-грезы начались и, как обычно, Влад в объятиях Морфея спит и грезит наяву. Просто раньше я был голым, а сейчас я был одетым в теплый-теплый, мягкий-мягкий и почти не шелестящий темно-синий «Адидас», – у Годзиллы был такой же…