Особенно,... 
70 
– Плывёт, зараза… врёшь, не уйдёшь!..
Они выбрались в переулок Усекновения Главы, пустынный и тихий. Лишь из погребка с символическим названием «Кавалер-без-Парика» доносилось нестройное пение. Создавалось впечатление, что в «Кавалере…» кутят все жители переулка поголовно. Далее след свернул на Броварскую, где по случаю выходных и хорошей погоды были повсюду разбиты пивные балаганчики. Добродушные бюргеры сдували пену с огромных кружек и с любопытством наблюдали за странной процессией. От комментариев, правда, воздерживались: и малефик, и пес не располагали к досужим остротам.
Анри искренне надеялась, что и она – тоже.
В какой-то балладе она слышала, что у магичек проблемы с деторождаемостью, что все они холодны, как ледышка, и женских недомоганий у них не бывает вообще. Бегай-прыгай, вяжи-ворожи тридцать дней в месяц. Попадись гад-трубадур по пути – растоптала бы, и прах по ветру развеяла…
Улица вывела квартет следопытов на юго-западную окраину, вильнула раз, другой, и уперлась в ворота кладбища Вторичной Инкарнатуры. Не самый престижный погост в столице; даже старушки, торгующие погребальными асфоделями, здесь сидели тощие и злые. Тем не менее, охранные чары на воротах и чугунной ограде соответствовали «Установлению о посмертной заботе», статья XIV, раздел «Надзор за местами погребения». Для живых граждан дорога открыта в любую сторону, но заведись в склепе бойкий упырь, мемориальный червь, хлопотун или дух-инхабитант – наружу им хода нет.
– По какой, мил-судари, надобности? Кто покойный, кто сопровождает?!
Щуплый мужичонка выкатил грудь колесом, дабы все видели бляху-пентакль из синего серебра – знак кладбищенских надзирателей. Для пущей важности сторож насупил кустистые брови и встопорщил бороду веником. В иной раз можно было бы посмеяться. Но сейчас Анри торопилась.
– Тихий Трибунал! – рявкнула она, делая видимым клеймо на щеке.
– И лейб-малефициум, – солидно прогудел Мускулюс, отмахиваясь по-казенному. На ладони малефика полыхнула зеленым огнем эмблема службы: змея пятью кольцами обвила кинжал.
Сторож поспешил вытянуться во фрунт.
– У нас все чин чинарем! Жмурики… в смысле, усопшая братия на месте, согласно описи. Можете убедиться.
– Убедимся, – зловеще пообещала вигилла.
И указала спутникам в глубину кладбища, куда рвался возбужденный Лю:
– Вы идите, я догоню. Сударь надзиратель, кто дежурил позапрошлой ночью?
– Я, ваша честь!
Какого рожна сторожу подвернулся на язык судейский титул, Анри не поняла.
– Ничего подозрительного не заметили? Телеги, повозки? Люди незнакомые?
– Подозрений не было, ваша честь! Похороны – это да, имели место. Два раза.
– Ночью?!
– А что, ночью не мрут? – в свою очередь удивился сторож. – И мрут, и хоронят. Мы круглосуточно работаем, до последнего клиента. Ежели не верите, справьтесь в окружной покойницкой.
Он ел Анри взглядом и дергал себя за бороду. Будто раздумывал: а не оторвать ли ее, кудлатую, к пёсьим шлёпам?
– Два раза? В котором часу?
Тон Анри сбавила. Человек при исполнении, к чему на него орать? Вигилла чуяла не хуже собаки: добыча рядом. Серьезная, сочная добыча, не дохлый фактик или сухая улика. Осталось догнать, вцепиться и хлебнуть живой крови.
– Первые-то еще до полуночи явились. Часы не били. А вторые – заполночь. Разбудили меня, окаянные! Я сплю чутко, комар носу не подточит, а тут насилу поднялся… Ноги ватные, в брюхе щекотание…
Сторож ощутил, что вступает на скользкую стезю, и заторопился с уточнениями:
– Не пил, ваша честь! Ни капли! Это на рассвете уже, с устатку…
– Хорошо, не пили. Верю. Сами похороны видели?
– Ну-у… Краем, значит, глаза… уголком, значит…
– В ограде хоронили? За оградой?
– Ну-у…
Опустив очи долу, сторож принялся ковырять носком сапога жухлую траву.
– Ясно. Не видели. Смущаться ни к чему, вы не обязаны надзирать лично за всеми рядовыми похоронами…
– Не обязан! – радостно встрепенулся мужичонка, осознав, что гроза идет стороной. – Мы тут это… чтоб не лазил, кто не надо! И чтоб непотребств не творилось. А за похоронами пущай кликуши следят, это ихний хлеб…
Прервав допрос, Анри взглянула в ту сторону, куда удалились ее спутники.
Осеннее кладбище – зрелище из особых. Царский пурпур и утонченная позолота листвы, королевские поминки по лету на фоне торжественной суровости вечнозеленых туй – верных кладбищенских плакальщиц. Серый гранит надгробий, бронза мемориальных надписей, дымчатый мрамор обелисков, черный базальт монументов, скромный туф поминальных плит. Строгость аллей и буйство красок, вспышки чахоточной страсти и разлитая в воздухе печаль. Кладбищам больше всего идет осень. Не весеннее буйство жизни, кажущееся стыдным в местах упокоения, не знойная истома лета, даже не зимний саван – осень, порог забвения.
70 
