Особенно,... 
63 
– Спенсер, ты великолепен в постели, но ты мечтатель.
– Мне следует поблагодарить за первое и извиниться за второе?
Ему иногда претила ее прямота. Элизабет не признавала поэзии, магии, только – голые факты. Ей, наверное, следовало стать юристом.
– Не надо извиняться, просто приезжай на Тахо.
– Если приеду, это даст твоим родителям повод думать, что мы помолвлены. – Его это волновало, ведь Элизабет Барклай не из тех, с кем можно играть.
– Я с этим управлюсь.
– Что ты им скажешь?
– Скажу, что у тебя дела в Сан-Франциско и я пригласила тебя на озеро. Подходит этот вариант?
– Приемлемый, если твой отец не очень сообразителен.
– Но ведь и я не промах! Никто ничего не заподозрит, ручаюсь.
Он не хотел компрометировать ее, но еще больше себя. Пока он обдумывал все это, они оделись. Он вдруг подумал, что если он поедет туда, то сможет заехать к Вебстерам, в Александровскую долину. И может быть, вновь увидит Кристел. Это решило все, но он сдержанно сказал Элизабет:
– Я подумаю.
– Чудесно, я скажу маме, что ты приедешь. Как насчет августа?
– Элизабет! Я сказал, что подумаю.
Но она лишь улыбнулась, а он рассмеялся. Она неподражаема! У нее несколько своеобразная утонченность, но он не мог не признать, что у нее великолепные ноги. Глядя, как она надевает чулки, он вновь потерял контроль над собой. Только в четыре утра он привез ее домой к брату. Он чувствовал себя совершенно измученным, целуя ее и обещая позвонить.
18
В самолете во время полета в Калифорнию Спенсер смотрел в иллюминатор. Он наконец согласился, после нескольких телефонных звонков от Элизабет из Сан-Франциско. Она настаивала, говорила, что будет весело, приедут оба ее брата, много друзей. Не то чтобы Спенсер не хотел ехать, но он не знал, что будет там делать. В течение нескольких месяцев он чувствовал ее тонкое влияние, нежно убеждающее его в том, что она говорила верно, там, на Палм-Бич, после Рождества, – что они отличная команда, и это лучшее, что может предложить жизнь. Он еще не был полностью убежден в этом, но признавал, что они отлично проводили время в постели, что редкая женщина сравнится с ней. Он пытался было увлекаться всеми подряд, чтобы доказать себе, что она лучше, но не слышал музыки и поэзии. Громы и молнии, как она это называла. Он встречал смертельно наскучивших ему женщин, с которыми он не знал о чем говорить более получаса и считавших, что Наполеон – это только десерт. Он устал от них, ни в ком не было ее огня. И лишь самолюбие его тешилось, если одна из них хотела его так же сильно, как Элизабет. Он знал ее больше года, и, надо сознаться, ему не было с ней скучно. Он дал себе зарок не допускать никаких безумств в Калифорнии. Через неделю ему возвращаться, а он еще мечтал побывать в Буневилле у Бойда и Хироко и... может быть... совсем случайно встретить Кристел.
Он знал, что ей сейчас что-то около восемнадцати, и представлял, как она изменилась за два года, но, наверное, осталась такой же красивой, волшебной, необыкновенной. Он помнил, как она на него смотрела, в душе у него все сжималось при этих воспоминаниях. Он знал, что Элизабет посмеялась бы над ним, расскажи ей об этом. По сравнению с Элизабет Кристел была неискушенным ребенком. Сейчас она, должно быть, повзрослела. Ему очень хотелось увидеть ее, несмотря на то что эту встречу трудно себе представить.
Самолет приземлился в Сан-Франциско, и Спенсер намеревался взять напрокат машину и ехать прямо к озеру. Элизабет говорила, что это в шести часах езды от города, а он не хотел терять попусту время. У него было только шесть дней. Он остановился у рекламного табло, чтобы выбрать машину, когда услышал позади себя знакомый голос:
– Ищешь машину?
Он повернулся и увидел улыбающуюся Элизабет. На ней были белые спортивного покроя брюки, красный свитер, нитка жемчуга, которую она носила всегда, блестящие каштановые волосы тщательно уложены под маленькой соломенной шляпкой, в ушах – крошечные бриллиантовые сережки, подаренные матерью. Он был тронут, что она приехала встречать его в аэропорт. У нее был вкус, и это ему тоже очень нравилось. Он внезапно попенял себе, что постоянно сравнивает ее, взвешивает ее актив и пассив, «за» и «против». Все рациональное претило ему. Всегда, всю жизнь он был романтиком. Но с Элизабет романтике не было места. Об этом не могло быть и речи.
– Что ты здесь делаешь? – неловко спросил он, целуя ее, хотя это и так было понятно.
63 
