156 
– Ты, что ли, Панько, в пекло меня за дочкой сведешь?
– Я дорожку указал, – отозвался дед серьезно. – А сведет тебя умный жид Юдка, ему над переходом власть дана. А еще сопроводит тебя тот заброда, пан Рио, – он оттуда, с того бока, и приперся до нас.
Рука пана сотника, будто наделенная собственной волей, скользнула за пояс. И вот уже в пригоршне – золотая цацка, что с пекельного выходыша Рио сорвана, и хотел же кузнецу отдать, кузнецу!..
– И сотню черкасов, – сказал сотник, сам дивясь своим словам. – Хлопцев с собой возьму. Они у меня хоть в пекло, хоть…
– Звиняй, пане сотнику, а не дал бы ты Паньку сюю цяцю? Знатная цяця, только к чему она тебе? Еще беда какая приключится!..
Сотник помолчал. Глядеть на медальон было неприятно, будто в мертвые глаза глядишь.
Беда! Какая уж тут беда, когда все мыслимые беды уже приключились?!
– То возьми…
Выпустил чортов медальон из рук – легче стало. Хоть и ясно, что одной золотой безделкой, да еще и чужой, с ведьмачом не расплатишься.
– Сколько ж ты за службу запросишь, дед?
Рудый Панько закатил глаза:
- – Ой продала дивчина душу,
- Та й купила черкасу папушу.
- Папушу за душу купила —
- Она его верно любила…
Тихо-тихо стало в хате. Ни досточка не треснет, ни ветер в дымаре не дохнет, ни мышь не шелохнется – тихо.
Ш-ш-ш…
…Вспомнил сотник, как Яринка, годиков пять ей было, с коня упала. О камень ударилась, лобик разбила в кровь, батька рядом был – кинулся на помощь, с Агметкой столкнулся, тот тоже подскочил. А девчонка носик морщит, плоский, утиный, слезы глотает – молчит, не ревет. «Ничего, – говорит, – батьку. Ничего!..»
И затрещал седой ус – так прикусил его лихой пан сотник, который ни турка не боится, ни ляха, ни чорта.
– А, пропадай душа! Пропадай душа христианская!
Была бы шапка – кинул бы о пол. А так – притопнул только, да на ведьмача, который тоже с лавки поднялся, поглядел, будто похваляясь: на, подавись!
За дочку – не пожалею!
Рудый Панько усмехнулся – и очи у него были, как болотные огни.
А третий огонь – золотая цацка на шее.
* * *
– Пане сотнику! Пане сотнику! Гвалт!..
Логин подхватился, будто и не спал. Голова, словно свинцом налитый казан, клонилась снова к столу – но рука уже нашла рукоять «ордынки»; уже готов был сотник рубить все, что движется. Турки?
Ф-фу ты, какие турки? Собственная хата, пустая, осиротевшая. Так и задремал сотник под образами, прикорнул уже под утро, когда петухи по всему селу просыпались.
– Гвалт, пане сотнику! Бунт!
– Бунт?! Та что ты мелешь, Ондрию? Разве сечевики?..
– Какие сечевики, пане сотнику?! Бабы!
– Бабы?!
Натянул жупан. Подпоясался; голова гудела, и разноголосый шум, доносившийся снаружи, делался то громче, то тише.
А ведь к чарке вчера и не притрагивался!
Так и есть, бабы. И у плетня, и за плетнем, у кого топор в руках, у кого орущий младень, у кого коромысло…
Хотя и хлопцы тоже есть. И черкасы, и сечевики; мнутся в стороне, в землю смотрят, грызут усы, и шапок не снимают, наоборот, до бровей насунули.
Логин встал на пороге, не зная еще, яриться или шутить; в одночасье нахлынул вой – затыкай уши.
Насупился сотник. Под этим взглядом и турецкие паши, бывало, язык прикусывали – а бабам хоть бы что. Орут и глазами сверкают, ровно кошки, будто каждая третья – ведьма.
Да так оно, наверное, и есть.
Открыл было рот – прикрикнуть, да не стал понапрасну горло драть. Сейчас накричатся, дуры, уймутся…
Не унялись.
– Ты, пан сотник, велел жида Юдку, душегуба пейсатого, миловать?
– Ты, пан сотник, велел страту остановить?
– А-а-а, людоньки, Хитцы-то как погинули, и Гонтов Яр!..
– Ироды, людоеды!
– …А у нас семь душ сиротами в одном только дворе!..
– …Хлопцев наших воронам отдать да волкам!
– …Четыре сына, да муж, да зять, домовинами весь двор…
Никогда не отступал сотник Логин – а тут невольно отступил. Бабы, все как одна, повязаны были черными платками. Словно стая галок.
– …В лесу под Калайденцами…
– Сыночки мои, орелики…
– На погосте места не хватает!
– Подай нам людоеда, подай Юдку! Пошто ты его в подвал спрятал?
И в тот момент, когда все бабы замолчали, чтобы набрать воздуха для нового гвалта, – пробился единственный голос, тонкий, старушечий:
– А может, тот жид тебе, пане сотнику, цехинами позвенел? Или ты не продался, ясный пане?
Тишина. Кто далеко стоял, не слышал – закричали снова, но скоро умолкли, зажав ладонями рты.
156 
