Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
27 
Наверное, это из-за того, что он здоров, а она больна, понял Греков. И вспомнил отца. Отец родил его поздно, успев в юности пройти половину великой войны. Причем рядовым, без ранений и в одном и том же взводе. Рассказывал, что из первого состава его взвода осталось двое – он и их санитар, сам дважды побывавший на госпитальной койке. А у отца – ни царапины, хотя медалей – полная грудь.
Так вот, основной душевной заморочкой отца после войны был стыд. Хотя стыдиться точно было нечего – от пуль не прятался, в атаку ходил.
Но отчего-то страшно переживал это чувство – перед погибшими друзьями и их близкими – за то, что сам остался жив.
Еще через сорок минут они сидели в том же ресторанчике и за тем же столиком, откуда совсем недавно ушли столь поспешно.
Еду принесли быстро, и проголодавшийся Егор с удовольствием ее поглощал.
– А решать придется, – продолжила начатое ранее Валентина.
– А ты сама что думаешь? – спросил Греков, хотя уже знал, что та думает. Он и сам думал так же, но что-то мешало ему согласиться с Валентиной.
– Если честно, то двое детей до свадьбы – это много, – сказала Валентина. – Не обижайся, Греков, но Лешка мне будет полуродной. А девочка – вообще чужая. Причем нам обоим.
«Но только не Лешке», – подумал Греков.
Вслух не сказал ничего.
Настроение опять испортилось. Вспомнил Женьку, которую в этот момент, возможно, готовили к операции или везли на какие-нибудь неприятные – приятных там не бывает – процедуры.
– Давай думай дальше, – не форсируя события, на прощание сказала Валентина.
Она понимала, что человек до всего должен созреть сам. И торопить его в этом деле не стоит.
12
Как ни пыталась Женька сдержать волнение, а оно все равно прорывалось. Впрочем, стыдно ей не было: кто бы не волновался перед оглашением такого приговора? Ведь Воробьев сейчас мог ей «присудить» от почти оправдания до смертного…
Вот почему, найдя его в уже знакомом кабинетике, Грекова так пристально вглядывалась в лицо врача.
И ничего хорошего там не высмотрела. Воробьев был мрачен так, что Женька тихо охнула и односложно спросила:
– Всё?
Вопрос не выражал никакого смысла, но Воробьев понял и сердито ответил:
– С чего вы решили?
– У вас такой вид.
– Какой у меня вид? – почему-то еще больше разозлился доктор, но тут же взял себя в руки. – Ваши дела относительно неплохи, – объявил он свой вердикт.
– Что значит неплохи? – не поверила Женька. – И что такое относительно?
Воробьев внимательно на нее посмотрел, видимо, подбирая слова.
– Говорите, как есть, – попросила Грекова. – Я же вам объяснила: мне нужно точно знать мое время.
– Я и говорю, как есть, – вздохнул доктор. – Самого тяжелого варианта, скорее всего, к счастью, не будет. Нет смысла морочить вам голову степенью дифференцирования клеток, но, по моим ощущениям, речь все же идет о годах. Кстати, шансы на выздоровление тоже есть.
– Значит, в печени не метастаз?
– Это точно покажет только лапароскопия. Но есть мнение, что это может быть и что-то доброкачественное. К тому же локализация опухоли такова, что с ней можно бороться. А опухоль из груди нужно убирать немедленно. Завтра-послезавтра и уберем, когда все анализы соберутся и я подготовлюсь.
– Вместе с грудью? – горько спросила Женька. Теперь, когда жизнь измерялась не месяцами, ей стало ужасно жалко свою грудь.
И тут доктор Воробьев впервые позволил себе улыбнуться.
– Вы слышали что-нибудь о реконструктивной пластической хирургии? – спросил он.
– Морщины убирать? – вяло откликнулась Грекова, уже погруженная в свои печальные мысли.
– Не только, – как-то по-мальчишечьи ухмыльнулся тот и раскрыл перед пациенткой альбом с цветными фотографиями. Она взяла альбом в руки, полистала.
Это был обычный «домашний» альбом с обычными фотками. На каждой из них была снята верхняя половина тела женщин разного возраста. Все изображения были без головы, фото начиналось от шеи, что оставляло у зрителей неприятное чувство.
Хотя какие могут быть зрители у практикующего хирурга-онколога?
Такие же несчастные тетки, которым вскоре предстояло лишиться груди.
И от вида этих фоток у них, безусловно, появлялась надежда. Потому что фото стояли попарно: до и после. И по большому счету особой разницы между ними не было, в чем, собственно, и состоял талант хорошего хирурга. Сохранялась не только форма груди, но даже форма и цвет соска.
27 
