10 
– ЦСКА – педики! – подхватили вокруг.
– Кто педики? Мы – педики? Да это вы – педики!
Отдельные крики слились в общий рев, Оля побежала куда-то со всеми, ее толкнули, кто-то дернул за шарф, девушка рядом упала, прямо перед собой Оля увидела кулак, и этот кулак очень быстро приближался к ее лицу. Она не почувствовала боли, просто на секунду в глазах потемнело. Кто-то оказался у нее под ногами, Оля упала на чье-то тело, и еще чье-то тело упало на нее.
Потом были уже другие крики, свистки, люди в рабочей форме схватили ее вместе со всеми остальными, грубо потащили куда-то, она кусалась, плакала и хохотала.
Она снова была в автобусе.
На автобусе возят в ад. Она не убежала в первый раз, когда ей было восемь. Она убежала во второй раз. Когда вместо нее в ад повезли девушку в таком же, как у нее, розовом костюме.
– А я тому козлу в челюсть, видел? – возбужденно делились впечатлениями ее соседи.
– А я ногой, смотри, у меня ботинок!
– Да, клевый.
– Отпустите меня! – заплакала Оля. – У меня дедушка дома. Один.
Человек в форме смотрел в окно.
– Моему дедушке без меня очень плохо. Он плачет. Он ничего не может. Ему надо, чтобы я все время была рядом. Отпустите меня, пожалуйста…
Она размазывала слезы ладошкой, вытирала ладошки о спортивный костюм и снова пыталась остановить слезы руками.
– Да отпустите ее, мужики! Она не с нами, – вступился совершенно лысый, в разорванной рубашке мужчина, – малолетка какая-то!
Оказавшись на улице, она еще долго плакала, мысленно рассказывая кому-то про дедушку, про себя и про «Спартак».
– Эй, – Оля увидела перед собой участливые глаза пожилой женщины в платье в синий горошек. – Обидел кто?
– Нет. – Оля улыбнулась. Хотелось пить.
А чего ревешь? – улыбнулась женщина. Она поставила сумку, из которой аппетитно торчал батон белого хлеба, на асфальт и протянула к ней руку.
– Синяк, – сказала женщина. – Кто это тебя так?
– Дедушка, – вздохнула Оля.
– Дедушка? Вот изверг! Ты родителям сказала?
– Нет.
– Скажи обязательно. Ну, чего опять плачешь-то?
– Есть хочу.
– Хлеб, что ли, мой понравился? Ну, бери. А ветчины хочешь?
Оля ела бутерброды, прислонившись к мусорному баку, и улыбалась женщине.
– Ну вот, видишь, жизнь налаживается, – сказала женщина. – И надо-то всего ничего – пару бутербродов.
– Правда? – Оля посмотрела на нее очень внимательно.
– Правда, правда, – кивнула женщина, – только ты в свои годы этого не понимаешь. У меня дома тоже такая же. Как ты.
– Я понимаю, – сказала Оля.
– Да ладно, – рассмеялась женщина, – знаю я. Вам все свободу подавай да еще чего-то, сами не знаете чего. Ох…. А насчет дедушки своего, ты поговори с ним. Скажи, я уже взрослая, я не позволю со мной так обращаться.
– Он разозлится…
– А ты уйди. Просто встань и уйди. И скажи: вернусь, когда ты научишься себя вести. И уважать меня.
– Ладно.
– Ну, хорошо. Наелась? Ты куда сейчас? Оля улыбнулась.
– Ладно, ладно, – кивнула женщина, – иди.
– До свидания, – сказала Оля.
– До свидания.
Оля пошла дальше, читая вывески и разглядывая витрины, и постепенно город переставал быть декорациями, а становился живым: дышащим и разговаривающим.
9
Это было гениальное Марусино изобретение. Она назвала его «комнатой страха». Но это название, конечно, нельзя было объявлять сумасшедшим.
– У меня вечером в палате будет аттракцион, – сказала Маруся. – Для его участия нужны творческие люди.
– Может быть, актрисы? – поинтересовалась актриса.
– Ну, что ж, может, и актрисы.
– Что мне нужно делать?
– Кто там у нас с завязанными глазами?
– Фемида.
– Точно. Нужно изображать Фемиду. – Маруся как будто оценивающе окинула взглядом ее фигуру. – Не знаю, справитесь?
– Я? – оскорбилась актриса. – Мне и не такие роли предлагали. Я даже Гамлета репетировала.
Разговор происходил за обедом. Это был первый день, когда Маруся решила есть в столовой.
Все обитатели Марусиного этажа сидели за общим столом, словно члены одной многочисленной семьи. Без детей. Без животных. Без самого уважаемого родственника. Поэтому на семью они были похожи довольно условно.
10 
