Последние отзывы

  44  

Лоуренс повесил свою помятую шляпу на вешалку и тяжело опустился в одно из старинных кресел, стоявших напротив камина. С сиденья поднялось облачко пыли.

— Корделии не мешало бы потратить немного денег, чтобы в доме было малость почище, — проворчал Лоуренс. — Я ей оставлял на черный день.

Корделия всегда держалась так, что Шайлер была убеждена: денег у них нет, а то немногое, что имеется, уходит на нужды первой необходимости: оплату учебы в Дачезне, еду, крышу над головой, жалованье минимуму прислуги. На все выходящее за эти пределы — новая одежда, деньги на кино или рестораны — выделялось с ворчанием по доллару.

— Бабушка всегда говорила, что мы разорены, — сказала Шайлер.

— По сравнению с тем, как мы жили прежде, — да, конечно. Но мы, ван Алены, отнюдь не банкроты. Я проверил сегодня счета. Корделия разумно вкладывала деньги. На проценты набегали новые проценты. Нам следует снова привести дом в надлежащий вид.

— Ты ходил в банк? — с легким испугом спросила Шайлер.

— Да, мне пришлось пробежаться по ряду дел. Давненько я не бывал в Нью-Йорке. Просто удивительно, как изменился мир. В Венеции это как-то упускаешь из виду. Столкнулся с несколькими друзьями. Кашинг Карондоле настоял, чтобы я поужинал с ним в нашем прежнем клубе. Извини, мне стоило бы вернуться пораньше, но нужно было выяснить, что Чарльз тут наворотил в мое отсутствие.

— Но что произошло в Комитете?

Лоуренс извлек из кармана сигару и осторожно раскурил ее.

— А, ты насчет слушания?

— Да! — с нетерпением произнесла Шайлер.

Небрежность Лоуренса заинтриговала ее.

— Ну, они привели меня в Хранилище, — сообщил Лоуренс. — Мне пришлось объясниться с Советом — с верховным руководством. Стражи, старейшины. В общем, бессмертные вроде меня.

Бессмертными называли вампиров, сохраняющих одну и ту же физическую оболочку на протяжении столетий; они получали особое дозволение не участвовать в цикле погружении в сон и пробуждений, именуемом также реинкарнацией.

— Никогда не видал такого жалкого сборища, — сказал Лоуренс, скривившись от отвращения. — Форсайт Ллевеллин — сенатор, мыслимо ли? В Плимуте он был всего лишь лакеем Михаила. Позор, да и только! И это категорически противоречит кодексу. Видишь ли, так было не всегда. Прежде мы правили. Но после того бедствия в Риме мы договорились о том, что отныне не станем занимать правящие посты в человеческом обществе.

Шайлер кивнула. Корделия рассказывала ей об этом.

— И они вышибли Карондоле из Совета! Кашинг рассказал мне об этом. И все потому, что он предложил кандидус суффрагиум.

— А что это такое?

— Открытое голосование. Выборы главы Совета.

— Но я думала, Михаил... Чарльз... он — Регис. Навсегда.

— Не совсем, — отозвался Лоуренс, стряхивая пепел в пепельницу, которую он извлек из кармана куртки.

— Нет?

— Нет. Комитет — не демократия. Но и не монархия. Было договорено, что вопрос о главенстве можно ставить, если Комитету кажется, что Регис выполняет свои обязанности не так, как должно. Тогда объявляется открытое голосование.

— А оно уже когда-нибудь проводилось?

— Да. — Лоуренс опустился в кресле так низко, что виден был лишь дым от его сигары. — Один раз, в Плимуте.

— И что произошло?

— Я проиграл. — Лоуренс пожал плечами. — Они выставили нас с Корделией из Совета. С тех пор мы не имели влияния в Комитете. Мы подчинились их правилам, а позднее, примерно во время «позолоченного века», решили разъехаться.

— Почему? — спросила Шайлер.

— Корделия ведь рассказывала тебе: мы подозревали, что кто-то из высокопоставленных членов Совета укрывал Серебряную кровь. Я решил, что для нее будет безопаснее, если я исчезну на некоторое время и продолжу расследование так, чтобы Совет об этом не знал. Нам казалось, что это разумный ход. Но, увы, в результате меня не оказалось здесь, когда Аллегру постигла та роковая любовь. Или когда ты родилась. А мои труды оказались бесплодны. Я и поныне ничем не могу подтвердить свои подозрения.

— Но что произошло? Почему они отпустили тебя? Я думала, ты изгнанник.

Лоуренс коротко хохотнул.

— И они думали так же. Только они позабыли, что я удалился в изгнание добровольно. У них не было особого выбора. Я не нарушил ни кодекса, ни единого закона. Так что у них не нашлось никаких оснований препятствовать мне. Однако же, поскольку я отсутствовал так долго, они потребовали от меня подтверждения.

  44