Последние отзывы

  161  

Дальше, в большом фрунзенском процессе 1962 года, из 46 обвиняемых было, видимо, 19 евреев. «Нет никаких оснований думать, что эта новая политика задумана была как система антиеврейских мероприятий. Но с самого начала применения нового законодательства ему был придан антиеврейский характер» – имеется в виду, очевидно, публикация полных имён, в том числе еврейских, поскольку никаких прямых нападок и обобщений ни суд, ни власти, ни пресса себе не разрешили. А если написала «Советская Киргизия»: «они занимали разные посты, но тесно были связаны между собой», – то настороженность диктует: «но чем они «были связаны»… – этого газета не касается ни одним словом, предоставляя читателю догадываться и прямо толкая его к мысли, что основное ядро преступной организации составляли люди, «тесно связанные между собой» – чем? еврейством», «выпятить роль в этом деле евреев»^[1293]. Но «тесно связаны между собой» могли быть – сделками, корыстью, расчётами, махинациями. И вот, удивительно, никто не аргументирует, что эти лица были невиновны (хотя и могли быть). А называть их – травля евреев.

Дальше – вильнюсское дело валютчиков в январе 1962. Там все 8 подсудимых оказались евреями (и по ходу процесса были прикрыты имена не-еврейской номенклатуры, – это постоянный советский приём). На этот раз в обвинении звучал и прямой антиеврейский акцент: «сделки заключались в синагоге, споры разрешались раввином»^[1294].

С. Шварц со всей убеждённостью видит в этих судебно-экономических преследованиях – только разгул антисемитизма, уже и вовсе не оборачиваясь на «тенденцию концентрации евреев в специфических отраслях экономической жизни». – Также и всей западной прессой это было истолковано как жестокая кампания против евреев, унижение и изоляция целого народа, и Бертран Рассел протестовал в письме Хрущёву – и Хрущёв ему ответил лично^[1295]. Но после этого советские власти, кажется, сильно поостереглись трогать евреев.

На Западе официальный антисемитизм стали называть «самым острым вопросом» в СССР (не видя в стране других, острее) или «самой запретной темой». (Хотя и запретных была – тьма, включая грандиозное раскулачивание, или трёхмиллионную сдачу красноармейцев в плен в одном 1941 году, или на Тоцком полигоне в 1954 уничтожительный атомный «эксперимент» над собственными войсками.) Конечно, открытых высказываний против евреев компартия после Сталина не допускала. Возможно, применялся метод подстрекательных «закрытых лекций» и «инструктажей», – это вполне в советском стиле. Да верный заключительный вывод делает Соломон Шварц: «Достаточного рационального основания антиеврейская советская политика вообще не имеет», удушение еврейской культурной жизни «может казаться загадочным. Как объяснить эту дикую политику?»^[1296]

Отчасти: если внутри страны душилось вообще всё живое – то как ожидать, что не будут душить и столь живой, подвижный народ? А в 60-е годы ещё добавились международные расчёты СССР: требовалась кампания против Израиля. Был найден удобный, двусмысленный и неопределённый термин «антисионизм» – и «он был дамокловым мечом, занесенным над всем еврейским населением страны»^[1297]. Газетная кампания против «сионизма» как будто становилась неуязвимой ширмой, не докажешь, что это – просто антисемитизм. А вместе с тем грозно, опасно: «сионизм – орудие американского империализма». Евреям «косвенно или прямо приходилось доказывать свою лояльность, так или иначе убеждать своё окружение, что они не имеют никакого отношения к собственному еврейству и тем более к сионизму»^[1298].

Ощущения рядового еврея в СССР становились действительно пригнетёнными, это выпукло выражено одним из них: «За годы преследований и оскорблений у евреев выработался определённый психический комплекс подозрительности ко всякому к ним обращению, исходящему от не-евреев. Во всём они готовы предусмотреть скрытый или явный намёк на их национальность… Евреи никогда не могут публично заявлять о своём еврействе, и официально принято, что об этом нужно молчать, как будто это некий порок, как будто это криминальное прошлое»^[1299].

Большое впечатление произвёл в октябре 1959 случай в Малаховке – посёлке «в получасе езды от Москвы… с 30 тысячами жителей, из которых около 10% составляют евреи… В ночь на 4-е октября загорелась крыша малаховской синагоги и… домик смотрителя еврейского кладбища… в огне погибла жена смотрителя. В ту же ночь в Малаховке были расклеены и разбросаны листовки: «Долой жидов из торговли… Мы спасли их от немцев… они так быстро обнаглели, что русский народ не понимает… кто же на чьей земле»^[1300].

  161