Особенно,... 
117 
В то время я была очень занята по работе. Конечно, сама должность секретаря президента предполагала большое количество обязанностей, но к ним еще добавляются те или иные личные поручения президента, и это уже чересчур. Можете мне поверить, за день я ни минуты не могла отдохнуть.
Утром того дня я даже подумала, что, может, не ходить мне сегодня на работу: когда проснулась, у меня возникло неприятное предчувствие. Будто кто-то крепко держит меня за рукав. Попыталась подвигаться, но тело меня как-то не слушалось. Даже после того, как я умылась, все тело ощущалось иначе, нежели обычно.
Видите ли, откровенно говоря, я подумала, что если я это расскажу, мне, наверное, никто не поверит, поэтому я об этом ни разу и не упоминала. Передо мной вдруг появился мой умерший дедушка и начал летать вокруг по этой комнате и говорить в таком духе: не ходи, ты не должна идти. Я не могла пошевелиться. Когда дедушка был жив, он был очень ласковым со мной.
Но я как-то заставила себя стряхнуть наваждение и вышла из дома. Слишком сильным было чувство, что я не могу пропускать работу и должна идти на фирму. Честно говоря, в этот период у меня начали появляться некоторые сомнения в том, что я делаю на фирме, и иногда возникало желание не ходить на работу. Но в то утро чувство было совершенно другое — действительно неприятное.
Из-за всего этого я задержалась и не успела на тот поезд, которым обычно езжу. В результате получилось, что нет худа без добра. Если бы успела на свой обычный поезд, то, как раз попала бы в вагон, где распылили зарин: обычно я сажусь в третий от головы, где все это и произошло. Позже, узнав об этом, я аж содрогнулась.
Я хорошо помню, во что была одета. Пальто и замшевые сапожки. Ангорский свитер в клеточку и серая юбка. В нашей фирме, за исключением особых мероприятий, не требовалось одеваться официально.
Как я уже говорила, на станции Кодэмматё я, вероятно, вдохнула зарин, и после этого мне начало постепенно становиться хуже. Я стояла, закрыв глаза, ухватившись за поручни. Меня начало подташнивать. Не то чтоб позывы к рвоте были, но такая волна подкатывала из желудка.
Все в голове будто онемело и глаза застилала белая пелена. Я не могла сосредоточиться ни на чем. Именно с этого момента помню все туманно и отрывочно.
Наш поезд доехал до станции Хаттёбори. Кодэмматё, Нингётё, Каябатё, Хаттёбори. На Хаттёбори раздался звонок, и поезд резко остановился. Я продолжала стоять, ухватившись за поручни, смутно осознавая, что происходит вокруг. По дороге лучше было бы сойти с поезда, но эта мысль не пришла мне в голову. Уже было поздно, и я все равно опаздывала, но мне было плохо и ничего не оставалось, кроме как ехать дальше.
Свободных мест не было. Постепенно слабели мышцы ног, но пока не до такой степени, что я не могла стоять. Чувствовала, что пустота в голове как-то расширяется. Поезд так и остался на Хаттёбори, и я попробовала выйти на платформу. Там лежал мужчина — лицом вверх. Похоже, у него остановилось сердце, и санитары делали ему массаж.
Упал только один человек, но многие, чувствуя себя плохо, сидели на корточках. В поезде прозвучало объявление: на соседней станции пассажир разбил бутылку с лекарством, и поезд опаздывает в связи с уборкой. Однако тут же раздалось новое объявление: пассажиры, как можно скорее покиньте станцию. Те, кто могут передвигаться, быстро выходите наружу.
В поезде еще оставалось много пассажиров, которые надеялись, что он пойдет дальше. На платформе был телефон, и я решила позвонить в фирму. Перед телефоном выстроилась очередь; встала и я. Дозвонившись, я сказала: поезд остановился. Мне плохо. Во всяком случае, я опаздываю. Только повесила трубку, как показалось, что я вдохнула тяжелый воздух, и я страшно закашлялась. Вслед за мной закашлялись и стоящие сзади люди. Зловоние дошло досюда, подумала я. Мне уже было трудно передвигаться, поэтому я дошла до скамейки на платформе и села.
Тут служащий станции объявил: те, кто плохо себя чувствует, соберитесь в центре платформы. Там было достаточно много тяжелобольных, и я, хоть и чувствовала себя плохо, сначала не пошла — думала, смогу сама двигаться. Однако пока я сидела на этой скамейке, мне стало еще хуже, было уже трудно дышать.
Поэтому, в конце концов, я тоже пошла туда, куда приглашал служащий, — а потом уже не могла больше двигаться. Сначала мне предложили сесть на деревянную тумбу: если плохо себя чувствуете, садитесь на нее. Эта тумба служила для того, чтобы с нее дежурный по станции мог обозревать всю платформу. Но я уже не могла сидеть на ней и постепенно сползала вниз, и, в конце концов, легла на бок.
117 
