76 
Выстрелила.
Руку отбросило назад. Железная пуля пролетела насквозь, швырнув канистру далеко в сторону, и разнесла в щепки угол деревянной будки, в которой летом продавали билеты.
Плечо болело. Похоже, я его вывихнула.
Испытания прошли успешно.
Я немного побуксовала на льду и выехала на Рублево-Успенское.
Я каждую минуту хладнокровно убивала Вову Крысу.
Он стоит передо мной, рассматривая меня, как вчера в «Шопарде»; я медленно поднимаю вытянутую руку. В руке — пистолет. Прикидываю расстояние — и нажимаю курок. Секунду переживаю случившееся, и опять: он стоит передо мной; я медленно поднимаю вытянутую руку…
Зазвонил телефон.
Я хотела не отвечать, пока не произведу очередной выстрел, но звонки сбивали меня, я бросила «осу» на сиденье и достала телефон из сумки.
Звонила Катя.
— Ты где? — спросила она грустно.
— В машине.
— Едешь куда-нибудь?
— На Бабушкинскую… Мы обе помолчали.
— А ты что? — спросила я, стараясь показаться естественной.
— У моей мамы рак.
— Да ты что?
Катя тихонько заплакала в трубку.
— Успокойся, тебе нельзя нервничать, у тебя ребенок. — Я понимала, что говорю глупость. Кто решил, что шестинедельный зародыш важнее, чем семидесятилетняя мама?
— Твой где?
— В командировке. Жизнь важнее смерти. Друзья важнее врагов.
Он никуда не денется от меня, этот Вова Крыса. Он обречен. Он обречен с той самой секунды, когда задумал убить моего мужа. Из-за каких-то паршивых акций. Она сказала, у него нет денег. Значит, ничего не вышло с этим предприятием. А Серж мертв, ублюдкам типа Вовы надо сначала знакомиться с женами.
Катина мама умирала.
Единственное, чем Катя могла помочь ей, — это привозить в больницу обезболивающее. Но как раз с этим была проблема. Его выдавали строго по рецептам и в том количестве, которого категорически не хватало. Никакие деньги не могли помочь.
— Неужели? — не верилось мне. Катя беспомощно разводила руками.
— Ничего нельзя сделать. Какой-то бред.
— А по тройной цене?
— По десятерной невозможно. Мне стало страшно.
— Знаешь, что она сказала? За неделю до того, как узнала… что у нее рак?
— Что?
— В жизни, как в плохой книге, важны только начало и конец.
При других обстоятельствах пафосность фразы могла бы меня смутить. Катя заплакала.
— Ее конец ужасен! Ты не была там! Не видела… И я совершенно ничего не могу сделать, понимаешь? Я могу купить ей весь этаж, всю эту больницу, всех врачей и нянь на год, на десять лет! Понимаешь?! Но я не могу сделать так, чтобы ей не было больно!
Я накапала Кате валерьянки и выпила ее сама.
— Мне не давай, — сказала Катя, — я уже второй флакон пью за эти дни.
— Как твоя беременность?
— Гормональная недостаточность. Но живот уже не болит, а это хороший знак.
Она снова заплакала.
— А у нее болит… Может быть, в эту самую минуту у нее болит…
Я поехала домой, когда Катя легла спать. Было четыре утра.
Я заснула в ванной, прямо на розовом кафельном полу, свернувшись клубком.
Через три часа я открыла глаза.
Хотелось молиться.
Я обреченно думала о том, что надо встать, взять пистолет, поехать на Бабушкинскую и застрелить Крысу. Эта мысль засела в моем сознании, она витала в воздухе, она заполнила собой все пространство, как некая концентрированная субстанция, и отгородила меня от остального мира. Она была как стена, и я билась об эту стену головой.
Меня тошнило, болел живот, затылок, руки и ноги. Еще болели почки, печенка и селезенка. Сердце не стучало, а скреблось. Наточенными граблями.
Я молила бога вернуть мне Сержа. Пусть со Светланой. С ребенком. С двойней, с тройней, с любовником-гомосексуалистом, с… Все равно. Лишь бы он был. И иногда, хотя бы раз в год, дарил мне один день своей жизни — например, на Восьмое марта, — и я бы проводила этот день, крепко его обняв и не отпуская никуда-никуда.
И дышала бы его запахом. И умирала — один раз в год — от счастья.
Я машинально достала с полки какие-то вещи. Оделась. Если бы меня спросили, во что, я не смогла бы ответить.
Взяла с сиденья «осу» и положила в сумку.
Выехала со двора и включила дворники. Выключила.
Слезы застилали глаза, я вытирала их руками, держала руль, вытирала снова.
Я хотела быть маленькой девочкой. Я хотела к маме. Господи, как же я не хотела никуда ехать! Я устала. Скорее бы кончился этот кошмар!
76 
