11

Я позвонила Светлане.

— Как дела?

— Спасибо. Токсикоз кончился. Но врачи ставят угрозу преждевременных родов.

Я хотела задать ей всего один вопрос. Но не решалась. Она, казалось, была рада моему звонку и говорила без остановки.

— Сейчас двадцать восьмая неделя. У ребенка закладываются органы обоняния. Я стараюсь не бывать нигде, где плохо пахнет. Глупо, да?

— Глупо, — согласилась я.

— Знаешь, его рост уже около шестнадцати сантиметров. На ультразвуке мне сделали его портрет. Вылитый Сережа. Извини… может, тебе неприятно.

— Мне приятно.

Я задала свой главный вопрос:

— Так это мальчик?

— Да. Уже точно. На картинке очень хорошо все видно.

— Как ты хочешь его назвать?

Я хотела бросить трубку, послать все к черту, но не могла. Я говорила с ней и ненавидела себя за это.

— Сережа. В честь отца. Ой, он толкнул меня ножкой. Он всегда отзывается на свое имя.

— У тебя есть деньги?

— Я получаю зарплату. Не хватает, конечно.

— Я привезу тебе денег. Говори адрес.

Она жила на Бабушкинской. Название улицы мне ни о чем не говорило. Я записала адрес и повесила трубку.

У меня был запланирован еще один звонок. За мной был должок.

Я набрала телефон Олега. После той передачи по телевизору прошла неделя.

— Я не смогу с тобой встретиться сегодня, — сказал он очень манерно, — и завтра тоже. Может, в конце недели… — У меня было такое ощущение, что он сверяется со своим расписанием в ноутбуке. — Да, давай в следующий понедельник, ты мне еще позвони, но ориентировочно я записываю тебя на два. Договорились?

Я была озадачена. Где он этого нахватался? Наверное, положил в карман мои двадцать пять тысяч и почувствовал себя очень важным. А теперь играет в олигарха. В понедельник еще секретарша какая-нибудь у него обнаружится. Смешно.

Найти дом Светланы было непросто. Хамовники показались мне просто Манхэттеном по сравнению с Бабушкинской. Какая-то сумасшедшая старушка на переходе ткнула мне в фару деревянной клюкой. И, обернувшись, погрозила кулаком. Я не была уверена, что фара уцелела, но выйти проверить не рискнула. И потом, что я могла сделать с этой старухой? Разве что дать ей денег. Однажды я купила у бабушки, стоявшей рядом с супермаркетом, три высохшие связки каких-то трав. Бабушка была такая трогательная; она перевязала букетики ленточкой и утверждала, что это специальный набор для засола огурцов. Я представила себе, как она собирала их где-то здесь, во дворе своего дома, честно придумывая, что бы еще добавить, — нюхала веточки деревьев и прикидывала, сколько денег она сможет выручить. Я никогда не солила огурцы и не собиралась. Я купила все три связки, по десять рублей штука, не торгуясь. Положила их на заднее сиденье, чтобы не бросать в урну на ее глазах. Отъехала метров на двести, и мне отчаянно захотелось заплакать. Я развернулась и поехала искать старушку, высматривая ее на улице. Она шла, довольная собой и своей выдумкой. Я подбежала к ней: «Возьмите, пожалуйста», — вложила ей в руки деньги. Она благодарила, а потом долго смотрела мне вслед, удивленно и беспомощно.

  22