Нежный мускус и шероховатый бархат.
Они двигались в унисон.
Фонарик упал на пол.
Он вошел глубоко, вышел и снова вошел.
Она изгибалась, требовала, отвечала выпадом на выпад... и наконец сдалась.
Заниматься любовью без санитарных удобств в доме было далеко не так романтично, как казалось раньше.
– Интересно, как обходились пионеры? – пожаловалась она. – Мне нужно в ванную.
– Воспользуемся твоей футболкой. Завтра сможешь ее сжечь. Пожалуйста, Господи.
– Если скажешь еще хоть слово о моей футболке...
– Давай ее сюда.
– Эй, смотри, куда...
Она задохнулась, когда он крайне изобретательно использовал ее футболку.
Второй раз ей тоже не удалось оказаться наверху, зато на третий она сумела изменить расстановку сил. Вернее, поскольку завладела фонариком, то и вообразила, что сумела изменить расстановку сил. Но, по правде говоря, в голове стоял туман, и теперь уже трудно было понять, кто кого ублажает и на чьей стороне перевес. Одно было ясно: больше ей не дразнить его песенкой «Автогонщик».
Они задремали. Ее узкая кровать в глубине кибитки была слишком коротка для Дина, но он все равно остался и спал, обняв ее за плечи.
Блу проснулась очень рано и перелезла через Дина, стараясь не разбудить. Повинуясь приливу непрошеной нежности, она на секунду задержалась, чтобы еще раз посмотреть на него. Утренний свет омывал его спину, выхватывая из полумрака бугры мышц и гребни сухожилий. Всю свою жизнь ей приходилось довольствоваться вторым сортом. Но не прошлой ночью.
Она подхватила одежду и направилась к дому, где потратила считанные минуты на душ и туалет. Натянула джинсы и футболку и сунула в карман кое-какие вещи, без которых не могла обойтись.
Выйдя во двор, она глянула в сторону кибитки. Странно, но Дин оказался тем бескорыстным и дерзким любовником, о котором она всегда мечтала.
Блу ни на секунду не жалела о прошедшей ночи. Но теперь мечтам пришел конец.
Она вывела из сарая велосипед поменьше и выехала на шоссе. Каждый холм казался горой, и задолго до того, как она подъехала к городу, легкие уже горели от недостатка воздуха. К тому времени, как она поднялась на последнюю вершину и стала спускаться в Гаррисон, ноги превратились в переваренные макаронины.
Нита Гаррисон, как выяснилось, тоже была ранней пташкой. Блу стояла в ее захламленной кухне, наблюдая, как Нита брезгливо тычет пальцем в кнопки вафельницы.
– Я беру четыреста долларов за холст размером три на три фута, – объявила Блу. – Задаток – двести долларов и прямо сегодня. Торговля неуместна.
– Дешевка! – отмахнулась Нита – Я была готова заплатить куда больше.
– Кроме того, на время работы вы обязуетесь предоставлять мне стол и кров, – добавила Блу, стараясь не думать о цыганской кибитке – Мне нужно получше узнать Танго, чтобы отразить его истинный характер.
Танго приподнял опущенное веко и уставился на нее подслеповатым глазом.
Нита резко повернула голову, и Блу испугалась, что парик сейчас слетит.
– Хочешь жить здесь? В моем доме?
Блу меньше всего хотела жить в этом ужасном доме, но делать было нечего, особенно после того, что произошло.
– Это лучший способ написать достойный портрет.
На узловатом пальце Ниты блеснул рубин в оправе из бриллиантов.
– Только не воображай, что можешь разводить грязь по всей кухне.
– Можете смело полагать, что со мной ваша кухня примет куда более приличный вид.
Нита ответила расчетливым, не сулившим добра взглядом.
– Принеси мой розовый свитер. Он наверху, на кровати. И держись подальше от моих драгоценностей. Я узнаю, если ты хоть к чему-то притронешься.
Блу мысленно вонзила кинжал в черное сердце Ниты и протопала через кричаще обставленную гостиную, чтобы подняться на второй этаж. Через неделю она закончит портрет и снова пустится в дорогу. Ничего, в жизни ей приходилось немало терпеть. Вытерпит и Ниту Гаррисон. Зато это самый быстрый путь к свободе.
Наверху были закрыты все двери, кроме одной. И коридор был куда чище, чем помещения внизу, хотя розовое плющевое ковровое покрытие давно не пылесосили, а на дне потолочных светильников из граненого стекла скопилась коллекция мертвых мух.
Комната Ниты, оклеенная розовыми с золотом обоями, с белой мебелью и длинными окнами с роскошными розовыми шторами напомнила Блу лас-вегасский ритуальный зал.
Блу взяла розовый свитер с кресла, обитого золотистым бархатом, и отнесла вниз через белую с золотом гостиную с шезлонгом, обтянутым тонким велюром, лампами с хрустальными подвесками и розовым ковровым покрытием от одной стены до другой.