Чарлз лениво блуждает по густому подлеску приложенных документов. Плохое изложение и одолевающую сонливость он винит в том, что запутался, где же именно располагается издательство «Хорват пресс». Финансовые данные относятся к предприятию в Вене, но текст женщины Тольди и фамилия «Хорват» отсылают к Венгрии. Цифры и фотографии щеголяют видимостью профессионализма и выигрывают дальнейшее рассмотрение, но в документах ничто не может задержать тающий интерес Чарлза или подпереть его тяжелые веки. Он двигает «Хорват-пресс» к немногим сегодняшним BP и открывает последнюю папку из сегодняшнего поступления. Чарлз скоро узнает в ней переписанную заявку, несколько недель назад со смехом отвергнутую им на основании бесстыдной деловой непригодности, но теперь искрящую новыми глянцевыми прилагательными и сменой парадигмы — спасибо умениям американского рекламного агентства.
Опираясь на оконную раму и глядя вниз на пламенеющий золотой Дунай, Чарлз видит, что мысли его покатились в обычном вечернем направлении: тягость подчиняться тухлому начальству, бессмысленность изучения предложений ограниченного контроля в обмен на максимальные инвестиции, убийственная перспектива все время сидеть в машинном отделении и так никогда и не положить руку на штурвал. Думая про эту страну и людей, что вот эту страну и народ ему обещали с самого детства, Чарлз кряхтит, как от боли в животе. Он не сомневается, что после бизнес-академии и со своей природной деловой хваткой вполне годится вести дела. Если бы ему дали проявить свое лидерство, харизму и чутье и стать (конечно, и других сделать) необыкновенно… чем-то необыкновенным. Тут он сбивается, и ему приходится заткнуть дыру во внутреннем монологе словом «состоятельный», хотя он понимает, что это не совсем то.
В военное время Чарлз стал бы фельдмаршалом, чьи энциклопедические, непринужденно всплывающие в разговоре знания традиционной тактики и стратегии превосходит только его же сверхъестественное умение время от времени их забывать, чтобы нанести на карту военных действий головокружительно дерзкие мазки, с которыми она превращается в холст для его ослепительного сверхчеловеческого холодного гения. Но в 1989—90 м время не просто не военное; кажется, войны не будет больше никогда. Чарлз понимает, что человеку его размаха нужно искать другие холсты, на которых он станет писать, и другие традиции, которые он станет забывать время от времени ради самых ослепительных побед. Мелкая должность в пограничном филиале венчурной фирмы второго ряда не станет таким холстом.
Так и встретились Имре Хорват с Чарлзом Габором 15 июля 1990 года, хотя ни один из них этого еще не знает.
III
Утром 16 июля 1947 года двадцатипятилетний Имре Хорват похоронил отца, шестидесятидевятилетнего Кароя Хорвата, под ярким солнцем на кладбище Керепеши. Сам старик в последние сорок шесть лет уложил в тесно заселенном семейном склепе Хорватов на Керепеши единственную дочь, троих сыновей и жену, умерших, соответственно, от тифа (1901), гриппа (1918), американской бомбардировки (1944), русской бомбардировки (1945) и смешанного немецко-нилашистского артобстрела (1945). Наконец, старший Хорват умер от хронической и запущенной болезни сердца.
В тот же день после тоскливого обеда, где Имре ни с кем не был толком знаком и где ему ни до кого не было дела, он шагает в середине мрачной процессии к отцовской конторе, зданию, по сравнению с другими не пострадавшему в войну, хотя и с обширными рваными ее следами спереди и сзади. Там, в оазисе коммерции, Имре равнодушно совещается с бесцеремонным семейным юристом в обтрепанном и заплатанном пиджаке. С плохо скрываемой скукой и душой, не понимающей, горевать ли, Имре подписывает нелепо официальные документы, которые передают в его владение никчемный семейный бизнес. Он становится шестым с 1818 года мужчиной в роду, который управляет типографией «Хорват».
IV
Типографию основали в 1808 году под другим именем; в 1818 ее купил прапрапрадед Имре (тоже Имре).
Настоящий основатель типографии — печатник Кальман Мольнар (по-венгерски — Мольнар Кальман) — скончался от последствий дуэли, к которой он, не стрелявший ни разу в жизни, был необыкновенно плохо подготовлен. Обмен выстрелами Мольнару удалось пережить (и получить кое-какую эфемерную репутацию за то, что устоял и лишь потом упал, как джентльмен, которым он не был), но спустя две недели он в конце концов сдался инфекции, проникшей через рану на бедре.