Особенно,... 
125 
Надя дразнит, смеется, а Джон, развалившись на складном кресле, пускает кольца дыма и, крепко зажмурив один глаз, тычет пальцем в каждую неровную дрожащую туманность и пытается понять, о чем говорит Надя, невероятная идея, что Эмили оказалась… что она лгала во всем, что бы ни сказала с того дня, как он ее увидел… она поразительная… в этом мире она полагается целиком на себя и умеет ясно видеть все, чего хочет, когда хочет; скрывает все, ей не нужно ничего и никто не нужен, она владеет каждой частичкой себя и окружающего мира. Неудивительно, что она не может его принять; неудивительно, что он не может с ней равняться. В эту минуту Джон любит Эмили Оливер как никогда сильно, но не задумывается, как ее завоевать, потому что ее не завоевать никому. Она отступает вверх и все дальше от него, точно кольцо дыма. Джон складывает руки, закрывает глаза, ставит ноги на перекладины Надиной щербатой скамьи.
— Сыграй нам, бабуля! — ревет голос от стойки.
И потом — певец, выводящий, почти квакающий — песню, какой Джон прежде никогда не слышал:
- Я выше тебя,
- Ты просто обычная телка,
- И что я такого пытался в тебе искать?
- Да и в постели другиё лучше насколько,
- Но я думаю о тебе — никак не могу перестать.
- Твоим преступлениям оправданья нет,
- Я очень надеюсь, тебя ждет ужасный конец,
- Но каждую ночь я пытаюсь получше придумать слова —
- Я не понимаю, где моя голова.
- И среди друзей есть такие, что все поют тебе оды:
- Ворчат, что я ничего не понимаю, дурак,
- И в ответ на мои неизящные обороты
- Отводят глаза и вздыхают — ну как же ты так?
- Но мне на них теперь абсолютно начхать —
- Кто мне друг, не похвалит такую… (неразборчивый стон)
- И дни мои будут отныне легки и светлы —
- Если бы только мне тебя выбросить из головы…
Джон просыпается, его трясет бармен — последний человек здесь, в пустом и ярко освещенном клубе, ответственный за закрывание дверей и выключение стерео, стоны коего Джон только что реквизировал для собственной приснившейся песни, и вдвоем они выходят в первые серые предвестья рассвета.
XI
Через несколько месяцев, во время плавного, но все равно взболтавшего желудок полета домой, изучая развернутую на столике карту Будапешта в целлофановой оболочке, Эмили нашла два возможных и не вполне взаимоисключающих символа того дня несколько месяцев назад. Первое: это было 20 августа 1990-го, первое с 1950 года празднование национального праздника Венгрии под его настоящим именем (День святого Иштвана), утверждение независимости и самоопределения. Второе: ее маршрут в тот вечер, проведенный по карте города, — с пяти вечера до трех утра, семь остановок на спирали, окружающей дырку слива.
Пять часов, площадь Свободы, верхний этаж. В просторном кабинете Эмили держит три разных галстука на выбор к пиджаку, в котором посол будет на праздновании, которое назначено вечером в Парламенте.
— Думаю, сэр, вот этот — наш победитель.
— Спасибо, Эм, беда без вас. Мы несколько дней подряд засиживались допоздна. Почему бы вам сегодня не освободить вечер — попразднуете с друзьями, а не со мной. Посмотрите салют над рекой. Можете сегодня отдохнуть.
Простой жест начальственного великодушия, но Эмили, конечно, поневоле думает, не жаловалась ли она или — хуже — как-то, сама не заметив, выдала своим поведением, что нуждается в его доброте.
— Очень мило с вашей стороны, сэр. Мне нужно решить это с Эдом.
— Эмили, посол здесь не Эд. Возьмите на вечер выходной.
— Конечно, сэр. Извините. Спасибо.
Пять сорок пять, дела наверху закончены, действия запротоколированы, одним лестничным пролетом ниже, кабинет другого начальника.
— Его превосходительство отпустил вас на вечер? — спрашивает Эд, распускает узел галстука и булькает себе огромную порцию водки с тоником, начиная перенастройку к вечерним событиям в Парламенте. — Это немножко необычно, милочка. И абсолютно разрушительно для моего космоса, потому что я хотел, чтобы сегодня вечером вы хлопали вашими невинными ресницами на одного иорданского жлоба. — Эд возвращает на место свое служебное лицо. — Вы говорили послу, что вам нужно… — Сейчас начнется очередная выволочка. Я, наверное, не так дышу, неопытна, нет переходов тона, все еще в чем-то не Кен… но нет, выдавив прямо в рот дольку лайма, Эд продолжает: — Ладно, неважно. Значит, возьмите на вечер выходной. Я сам поговорю с его превосходительством. Скажите-ка — завтра такой великий день! Кен Оливер во плоти, а? Столько народу в этом притоне хочет познакомиться с героем.
125 
