Особенно,... 
97 
Утренний светлился сквозь высокий клин окон и расплескивался на светлых деревянных полах. Прекрасное место, так и молившее о достойных жильцах, но если не считать тренажеров, стоявших на синих резиновых матах, такое же пустое, как холл. Ни мебели, ни даже спортивных постеров на стенах. Ей невольно представились журнальный столик с массивной каменной столешницей, стоявший перед большим, удобным диваном, стулья с яркой обивкой, броские холсты на стенах, современный музыкальный центр, разбросанные повсюду книги и журналы. Детская погремушка. Собака.
Аннабел со вздохом напомнила себе, что ворвалась сюда утром, только для того, чтобы наладить отношения после того неудачного уик-энда. Вспомнилось старое правило: быть как можно осторожнее в своих желаниях, иначе они могут исполниться. Она хотела, чтобы люди знали о том, как сам Хит Чампьон стал ее клиентом, и люди узнали. Теперь, если он уйдет, все будут уверены, что она бездарна, раз не смогла удержать такого выгодного клиента. Все зависит от того, как она себя сегодня поведет.
Аннабел прошла через пустую столовую в кухню.
Столы были чистыми, европейской кухонной посудой и приборами из нержавеющей стали, похоже, ни разу не пользовались. Только грязный стакан в раковине указывал на то, что дом обитаем. Аннабел вдруг поразила мысль о том, что у Хита было место обитания, но не было дома.
Она вернулась в гостиную и посмотрела в окно. Кусочек головоломки, представлявшей собой мужчину, к которому она вожделела, встал на место. Он был так энергичен, развил такую бурную деятельность, что она не поняла самого простого: этот человек одинок. И дом без мебели как нельзя лучше подтверждал его эмоциональную изоляцию.
В дверях появился Хит, на этот раз в серых слаксах, темно-синей рубашке и узорчатом галстуке: все так безупречно гармонировало друг с другом, что он мог с таким же успехом сойти с рекламы «Барниз». Он швырнул пиджак на тренажер, поставил принесенный ею стакан с кофе и одернул манжеты.
— Я не собирался тебя бросать. Просто мне нужно было время подумать, и за это я извиняться не собираюсь.
— Извинение принято.
Его хмурое лицо не предвещало ничего хорошего, и она быстро сменила тему:
— Мне жаль, что вы так и не помирились с Фэб. Что бы вы там ни думали, я болела за тебя.
— Во всяком случае, теперь мы с ней хоть разговариваем спокойно, — заметил он, поднимая стакан. — То есть почти.
— А в остальном?
— Я дал ей полную волю.
Ей страшно хотелось услышать детали, но нужно было торопиться, прежде чем он начнет поглядывать на часы.
— Ну так вот, настоящая причина, по которой я здесь, — и заметь, если бы ты позвонил, я бы не стала тебя беспокоить, — мне нужно знать, рассказал ли ты кому-то о… ну, сам знаешь о чем. Если рассказал, клянусь, мы больше не знакомы. Я призналась тебе по секрету. Честно, я просто умру от стыда.
— Ты что, ворвалась сюда, чтобы потолковать о «звездном мальчике»?
Аннабел притворилась, что теребит кольцо с бирюзой, купленное когда-то бабулей в Санта-Фе.
— Так по-твоему, я могу понравиться Дину?
— Господи, откуда мне знать? Почему ты не спросишь у подружек?
Аннабел попыталась принять оскорбленный вид.
— Но мне необходимо мнение мужчины.
— Проконсультируйся с Раулем.
— Между нами все кончено. Он изменял мне.
— Похоже, ты узнала об этом последней. Ладно, посмеялись и довольно.
Она присела на край тренажера.
— Знаю, ты считаешь, что Дин слишком молод для меня…
— Твой возраст — всего лишь очередной пункт в бесконечном списке тех бед, которые обязательно произойдут, если ты с ним свяжешься. И я не видел героя-любовника. Так что твоя тайна в безопасности. Ну что, у тебя все?
— Не знаю, — вздохнула Аннабел, поднимаясь. — Дело в том… боюсь, что у тебя осталось неприятное чувство от нашей беседы в лагере, и, как мне ни жаль это говорить, ты ведешь как капризная девчонка.
— Девчонка?
Темные брови взметнулись вверх.
— Это всего лишь мнение женщины.
— Ты считаешь, что я веду себя как девчонка? Ты, королева непоследовательных поступков?!
— Ты ни разу не перезвонил мне.
— Говорю же, хотел все обдумать.
— Совершенно верно.
Она наступала на него, постепенно доводя себя до нужного градуса праведного негодования.
— Очевидно, тебя все еще мучили воспоминания о моей ночи сексуального освобождения, но ты по натуре слишком мачо, чтобы признать это. Мне не следовало использовать тебя. Мы оба это знаем. Но я думала, что тебя это не тревожит, и, очевидно, ошиблась.
97 
