111 
Один день не отличался от другого, вот и то утро, через две недели после приезда Джейн на гору Страданий, ничем особенным не выделялось. Она покормила Энни завтраком, прибралась, пошла прогуляться. Когда вернулась, Мариа Кэйри[45] исполняла одну из своих особенно заводных песен, и она заставила Линн оторваться от занавесок, которые та гладила, и потанцевать с ней. Потом посидела на крыльце. А когда Линн перемыла посуду, отправилась в огород.
Мышцы рук болели, когда Джейн мотыгой рыхлила почву между грядками, подкапывая сорняки, грозившие заглушить драгоценные ростки фасоли. День выдался теплым, так что в саду следовало поработать с утра пораньше, но теперь целесообразность тех или иных действий ее не волновала. Она руководствовалась только своими желаниями. Вот и утром ей хотелось полежать на шезлонге и не мешать ребенку расти.
Она выпрямилась, чтобы размять затекшую спину, оперлась ладонями о черенок мотыги. Ветерок подхватил подол ее старомодного цветастого платья и обвил им колени. От многочисленных стирок материя местами вытерлась чуть ли не до дыр. Энни говорила, что когда-то это платье нравилось ей больше любого другого.
Может, ей стоит попросить Этана или Кевина вытащить из багажника компьютер, думала Джейн. А может, не стоит. Вдруг она начнет работать, а из радио зазвучит голос Рода Стюарта? Или, пока она будет биться с уравнениями, из земли вылезут новые сорняки и заглушат неокрепшие ростки фасоли?
Нет. Работа сейчас не актуальна, пусть даже Джерри Майлс и плетет заговоры, стремясь порушить ее карьеру. Работа не актуальна, когда надо пропалывать фасоль, растить ребенка. И хотя общая теория поля манила ее, ей не хотелось погружаться в мир цифр. Вместо этого она любовалась небом над горами и заставляла верить себя, что и жизнь у нее такая же безбрежная.
Такой и застал ее Кэл. В саду, с ладонями, ухватившими черенок мотыги, с лицом, поднятым к небу.
У него перехватило дыхание, когда он увидел ее, освещенную солнцем, в стареньком платье. Волосы растрепались и сверкали золотистой короной. Она словно слилась с небом и землей, стала их частью.
Пот и ветерок прилепили платье к телу, и теперь материя ничего не скрывала, обнажая и маленькую грудь, и круглый, заметно подросший животик. Джейн расстегнула две верхние пуговицы, и платье у шеи раскрылось, выставив напоказ влажный, пыльный треугольник.
Она здорово загорела: руки, ноги, выпачканное лицо, треугольник, вершиной ныряющий между грудей. Выглядела она совсем как крестьянка, из тех сильных, несгибаемых женщин, которые сумели выжить в этом суровом краю во время Депрессии. Не отрывая взгляда от неба, она вытерла тыльной стороной ладони лоб, оставив на нем еще одну грязную полосу. У него пересохло во рту, когда платье натянулось на груди, залезло между ног под круглый животик. Никогда она не была такой прекрасной, как в это самое мгновение, в саду его бабушки, без грана косметики, выглядевшая на все свои тридцать четыре года.
Ветер зашуршал газетой, которую он держал в руке, и тут же за спиной раздался голос Энни:
— Уходи с моей земли, Калвин. Тебя сюда никто не приглашал!
Глаза Джейн широко раскрылись, она выронила мотыгу.
Он повернулся, чтобы увидеть выбегающего из-за угла отца.
— Опусти ружье, свихнувшаяся старуха!
На заднем крыльце появилась и Линн, встала рядом с матерью.
— Да, прямо-таки «Семья года», которую с таким тщанием стараются определить психологи.
Его мать. Хотя он и говорил с ней по телефону, она отклоняла его предложения пообедать, так что он давно ее не видел. Что с ней произошло? Никогда она не говорила с сарказмом, а тут голос им так и сочился. В изумлении он заметил и другие перемены.
Дорогие, изысканные наряды уступили место черным джинсам, со штанинами, обрезанными повыше колена, и зеленой блузке, которую он вроде бы видел на своей жене, но определенно без грязного пятна на животе. Как и Джейн, к косметике она не прикасалась. Волосы отросли, расчесать их она не удосужилась, в них появились седые пряди, которых он никогда прежде не видел.
Линн выглядела как крестьянка, ничем не напоминавшая его мать.
Джейн же, выронив мотыгу, пересекла двор, держа курс на заднее крыльцо. В надетых на босу ногу, незашнурованных, заляпанных грязью, когда-то белых кедах. Молча поднялась по ступенькам, примкнув к женщинам.
Энни стояла посередине, с ружьем, нацеленным в живот Кэла. Линн и Джейн — по сторонам. И хотя ни одна из них не поражала габаритами, у него сложилось ощущение, что противостоят ему три амазонки.
111 
