323 
Тут неприязненно встретил их помощник начальника морского Генерального штаба, уже снесшийся с морским министром Григоровичем (он жил в этом же здании, но якобы болен был сейчас): морской штаб не может быть обращён в военный лагерь, это повлечёт приостановку текущих дел.
Генерал Хабалов потупился и обмяк: теперь уже и вовсе он не знал, куда ж идти.
Но вмешался генерал Занкевич и дипломатично уладил: отряду дали главный вестибюль и бесконечные коридоры первого и второго этажа вдоль Александровского сквера и Дворцовой площади. Пехоту и пешую полицию ввели в коридоры, кавалерию, конных городовых и артиллерию – в обширные дворы.
Сам штаб Хабалова и группа градоначальника разместились в вестибюле, тут было довольно мебели и кресел, и телефон.
Учебная команда Измайловского батальона продолжала удерживать телефонную станцию, и телефоны работали бесперебойно. Только никто не знал, что штаб ушёл из градоначальства – и долго не звонили на новое место.
Из первых новостей узналось, что разграблено и сожжено Охранное отделение.
Затем из совета министров приказали прислать сильную охрану Мариинскому дворцу.
Но кого послать? Нельзя разбрасываться. Занкевич ответил, что войска мало и нечем растянуться до Мариинской площади. А не желают ли господа министры сами пожаловать в Адмиралтейство?
Тем временем подходили подкрепления – ещё около двух рот измайловцев, хорошо. И вот – эскадроны гвардейской конницы из-под Новгорода, вызванные в субботу. И – куда их теперь? Тут поместиться им негде, а главное – негде конницу поить и нечем кормить. Отправили их в манеж Конной гвардии.
Тут и полицейский вахмистр доложил, что кони с голоду дрожат, надо кормить.
А запасы фуража остались в градоначальстве! Вот те на.
Послали туда на фуражировку добровольцев-жандармов – тихо, через Александровский сквер. В градоначальстве оказалось спокойно и никого. Принесли оттуда овса и хлеба, а себе прихватили ещё и колбасы из незакрывшейся мелочной лавки на Гороховой.
Сотню ратников, зачисленных в полицию, решили распустить: толку с них! Пусть снимают жгуты да расходятся.
Наружную охрану – всё-таки мороз был градусов 10, и солдаты одеты легко, – заменили наблюдением из окон второго этажа. Решётки ворот заложили досками и дровами, а позади каждых ворот поставили по орудию.
В коридорах и на ступенях спали солдаты с винтовками, там и сям прикорнув. Офицеры – на стульях.
Во дворе на морозе ёжились кони и люди при них. И постовые.
Штабу Хабалова нашлась наконец отдельная комната с дверью, а в буфете – немного еды.
Хабалов, кажется, исчерпал все свои командные силы. Имел он всё-таки какой-то план или мнение? Да. Он так понимал, что надо продержаться ещё сутки – и с фронта подойдёт большая помощь. А сейчас в городе – может быть 40 тысяч восставших? может быть 60 тысяч? – и справиться с такой силой ему невозможно.
Ото всего города слышно было постреливание, иногда пулемётное. Но неблизкое.
Так и надмирали они в огромном пустынном Адмиралтействе, в опустевшем центре города. Надо было вот ночь так пересидеть, потом и день.
Ещё и к полуночи докладывал по телефону околоточный из градоначальства, что и там всё в порядке.
Можно было и оттуда не уходить.
И зачем они здесь, в пустоте морских коридоров? Какой-то сон.
Около 11 часов вдруг промелькнул по Адмиралтейству великий князь Кирилл. Никаких указаний не давал, ни за что не бранил, но обходил помещения – и посматривал, посматривал. Сказал, что ищет две свои роты экипажа, будто бы пропавшие с тех пор, как послал их днём на Дворцовую площадь.
Вполне может быть, что и ушли к мятежникам…
Уехал великий князь – появился пешком, без шинели по морозу и запиханный военный министр Беляев. Щуплый, маленький, прошёл по плитчатому полу вестибюля торопливой щёлкающей походкой. Выслушал рапорт. Ничего не сказал о военных действиях – не похвалил, не укорил. Объяснил, что его квартира в довмине, у Мойки, стала совсем не безопасна, отступил оттуда под выстрелами. А Мариинский дворец уже захвачен мятежниками, и в бумагах правительства там хозяйничают.
Уединился позвонить по телефону.
После того распорядился: пока не идут военные действия, надо срочно обратиться к населению. Пользуясь тем преимуществом, что в Адмиралтействе помещается постоянно действующая типография и дежурные типографы налицо, – немедленно отпечатать и развешать по городу новое объявление командующего Округом. Во-первых: по высочайшему повелению город Петроград с сего 27 февраля объявляется на осадном положении. Во-вторых: что впредь жителям воспрещается выходить на улицу после 9 часов вечера. И в-третьих: что, вследствие болезни министра внутренних дел действительного статского советника Протопопова, в его должность вступает товарищ министра по принадлежности. (Беляев забыл, кого там решили назначить).
323 
