— Твои чувства в данной ситуации не имеют никакого значения. Два раза я позволил тебе выйти замуж по твоему выбору, а теперь пора постараться ради семьи. Декс — порядочный человек, не та шваль, с которой ты имеешь привычку связываться. И притом на редкость способный специалист, который поможет удержать «ТКС» на плаву.
— Я не выйду за Декстера О’Коннора только для того, чтобы ты смог заполучить очередного вундеркинда — электронное чудо.
— В таком случае придется содержать страусовую ферму самостоятельно, принцесса, потому что больше я пальцем о палец не ударю.
Что-то в голосе Уоррена убедило Эмму: тот не шутит. И кажется, Тори тоже это поняла. Хотя Уоррен любил дочь, терпению его, как видно, пришел конец. К сожалению, Тори и Эмма попали в одинаково неприятное положение. Трудно не посочувствовать Тори, но что, если Уоррен делает дочери огромное одолжение, заставляя ее встать наконец на ноги и начать самостоятельную жизнь?
Тори, похоже, решила замять неприятную тему и временно отступить. Пригубив вина, она обратилась к Эмме:
— Итак, вы с Кенни завтра едете в Остин?
— Не уверена, — пробормотала Эмма, старательно избегая смотреть на Кенни.
Тори мгновенно сообразила, что между братом и англичанкой не все ладно.
— Что-то случилось? — полюбопытствовала она.
— О чем вы?
— Оба вы как-то странно себя ведете сегодня. Слишком официально держитесь, словно один из вас видеть другого не может, хотя не пойму, кто именно.
— Я, — произнес Кенни. Вилка Тори замерла в воздухе.
— А что она сделала?
— Не хочу позорить ее, упоминая об этом вслух, — коротко ответил Кенни, отодвигая тарелку подальше от Питера.
— Так, это уже серьезно. Может, вы просветите нас, леди Эмма?
— Небольшая размолвка. Вернее, недоразумение, в котором виновата я.
— Небольшая? Скорее, огромная, — усмехнулась Шелби. — Кенни трудно вывести из себя.
— Неужели?
Эмма судорожно-тыкана вилкой в мясо. Обида и тоскливо-сосущее чувство, которому не было названия, заставили ее забыть о прославленной британской сдержанности.
— А по-моему, он возненавидел меня с первого взгляда и даже не трудился это скрывать.
— Ничего подобного! — взорвался Кенни.
— Так оно и было.
Окружающие с недоумением уставились на нее, но сознание несправедливости так больно ранило, что Эмме было уже все равно.
— Вы постоянно ныли и жаловались, не соизволили даже чемодан у меня взять, все время выказывали недовольство тем, как я держу зонтик, хожу и говорю. Считаете меня слишком консервативной и даже мужчиной в юбке. Отказались принять извинения по самому ничтожному поводу, из-за обычного недопонимания. Вам даже не нравится, как я танцую!
— Вы все время пытаетесь вести!
— А кто установил правило, что только мужчинам полагается вести в танце?
Остальные молча слушали перепалку, только Питер смеялся и пускал пузыри. Эмма наконец пришла в себя, с ужасом огляделась и, покраснев от стыда, отложила вилку.
— Я просто не так истолковала слова Шелби сегодня утром, — объяснила она, стараясь сохранить достоинство. — Поэтому и обиделась на Кенни, а он мне не может этого простить.
Все, кроме Кенни, продолжали взирать на нее с интересом. Он же продолжал хмуриться-.
— Леди Эмма выразила свою обиду тем, что дала мне по физиономии, — нехотя пояснил Кенни.
— О Господи! — ошеломленно прошептала Тори, открыв от изумления рот.
— Не может быть! — воскликнула Шелби, вытаращив глаза.
Кенни уничтожающе посмотрел на Эмму.
— Дело совсем не в пощечине, и она это знает.
— Расскажите, что на вас нашло, — попросила Тори. — Прости, Кенни, но я уверена, что без причины она не набросилась бы на тебя.
— Спасибо за поддержку, — презрительно фыркнул Кенни.
— Ну…
Годами вдалбливаемые правила хорошего тона и чувство собственного достоинства боролись с желанием защитить себя. Но тут она вспомнила, что эти люди без зазрения совести выносят сор из избы у нее на глазах и не стесняются выворачивать всю подноготную. С волками жить…
— Судя по словам Шелби… — Она запнулась, чувствуя, что теряет решимость, и, передернув плечами, добавила: — Я ошибочно предположила, что Питер — ребенок Кенни, которого тот бросил.
— Ого! — ахнула Тори.
Шелби явно была шокирована, и даже Уоррена ее исповедь, казалось, ошарашила.
— Ни один мужчина в нашей семье не сделал бы ничего подобного!