— Ты едешь с ними? — со страхом спросила Розамунда, даже не взглянув на пергаментный свиток, который он положил на покрывало.
— Да, но присоединюсь к ним позже.
Розамунда с облегчением вздохнула:
— Боже, я так перепугалась. Ведь ты остаешься со мной, мой милый?
— Конечно я, кто же еще? — отшутился он и, обняв ее за талию, подвел к постели. Он торжественно развернул свиток, и Розамунда увидела чудный яркий рисунок, выполненный золотой, синей и белой красками.
— Какая красота! Это картинка из какого-нибудь манускрипта?
— В некотором роде. Мне нарисовал его один монах, в том аббатстве, где мы приходили в себя после сражения. Это… твой собственный герб, любимая!
Розамунда, тихо ахнув, бросилась рассматривать картинку. Генри даже зажег свечу, чтобы она могла увидеть все детали.
— Роза… это означает Розамунда? Генри кивнул, просияв улыбкой:
— Угадала. Могущественный Рэвенскрэгский ворон осторожно несет ее в клюве, охраняя от всех невзгод. Во всех моих обширных владениях тебя отныне будут называть Розой Рэвенскрэга.
— Роза Рэвенскрэга… — мечтательно повторила она. — Очень красивый герб.
— Мне так хотелось, чтобы он тебе понравился!..
Печальная мысль вдруг кольнула ее.
— Ты заказал этот герб до того, как узнал правду обо мне? — спросила она, с бьющимся сердцем ожидая его ответа.
— После. — Он мягко привлек ее к себе и поцеловал в щеку. — Твоя тайна наоборот подтолкнула меня поскорее это сделать, чтобы доказать тебе, что я не считаю тебя неровней. Я давно подумывал заказать его, но мешали вечные мои походы. И вдруг набрел на того искусного монаха. Вышивальщица уже вышивает для тебя флаг.
Спасибо тебе, любимый, никогда даже и не мечтала о том, что у меня будет свой флаг, с моим собственным гербом.
— А потом мы сделаем другой герб: со знаками отличия Рэвенскрэгов, де Джиров, а твою розу поместим в центре, — размечтался Генри, вовсе не уверенный в том, что законы геральдики допускают подобные вольности в расположении символов, ну ничего. Здесь, в Йоркшире, он сам себе голова.
Когда он заговорил о де Джирах, ее улыбка померкла. Она хотела было запротестовать, но вспомнила, что теперь она наследница сэра Исмея и действительно имеет право использовать в своем гербе его леопарда, изготовившегося к прыжку. Генри был так чуток и великодушен, что не поставил на ее гербе оскорбительной полоски, которую обычно рисуют на гербах незаконнорожденных.
— А скоро мой флаг будет готов?
— Надеюсь, уже сегодня. Так что в первое же свое путешествие ты отправишься под реющим знаменем.
— Значит, на днях.
— Что? — Его пальцы, старательно сворачивавшие пергамент, замерли. — На днях? И куда это ты собралась?
— Туда же, куда и ты.
— Ну уж нет. Это слишком опасно.
Она упрямо стиснула губы и вздернула подбородок — ему слишком хорошо был знаком этот жест, не предвещавший покорности.
— Опасно? Нашел, чем меня испугать, я столько опасностей пережила за последнее время…
— Но это невозможно, любимая. Солдат не имеет права брать с собой жену, отправляясь на битву.
— Однако некоторые берут.
Генри нечем было возразить, некоторые его соратники действительно брали с собой жен, но обычно это делали те, у кого в ближайшем от лагеря поместье либо в городе имелись друзья или родственники — к ним они и поселяли своих леди.
Однако в тех местах, куда они едут на сей раз, у Генри не было родичей.
— Тебе негде будет остановиться. Не станешь же ты спать в палатке, тебя будут окружать сотни, тысячи солдат.
— А где спит наша королева? Она ведь тоже путешествует вместе со своей армией, да при ней еще младенец. Разве не так?
Генри хмуро кивнул;
— Да, она не отлучается от армии, но солдатам вовсе не нравится, что она таскает за собой ребенка. Детям на войне делать нечего.
— Но я ведь не тащу за собой ребенка, я еду одна. Я могу остановиться в лагере королевы, вместе с ее придворными дамами. Ты ведь достаточно знатен, чтобы испросить у нее эту милость. И никто, кроме тебя, не поставляет ей такого количества солдат, верно?
И снова у Генри не нашлось возражений. Дьявольщина, как ловко она загнала его в угол.
— Ну а сама дорога? Я же буду все время волноваться, как ты да что с тобой. Лучше останься в замке, здесь ты будешь в безопасности.
Они переглянулись и вдруг разом расхохотались: последнее утверждение Генри было весьма сомнительно.