Я провожу тебя, — сказал Генри, он не мог отпустить Аэртона одного.
— Не оставляй меня здесь, Генри, — жалобно пробормотал сэр Исмей, услышав эти слова. — Позволь и мне уехать с тобой.
— Да, конечно, — пообещал Генри, с наслаждением укладываясь на каменные плиты, не замечая ни их твердости, ни промозглой сырости, — ноги уже отказывались его держать. Через несколько минут он крепко спал.
А среди ночи монахи стали его будить, тщетно стараясь растолкать, — легче было бы, наверное, поднять мертвого из могилы. Наконец Генри очнулся, возвращаясь из сладких сновидений в действительность, и ошалело воззрился на безбородое лицо послушника.
— Милорд, следуйте за мной.
Генри с трудом встал, потирая горящую огнем руку. Он и не заметил, что основательно ранен, — верно, ему досталось, когда он спасал от своры йоркистов сэра Исмея.
— Что случилось? Они уже здесь?
— Нет, вас просит старый господин.
Генри оглянулся и увидел, что сэра Исмея нет. Юноша спешно повел его куда-то, бесшумно ступая обутыми в сандалии ногами, Генри же гулко гремел железом. Сэра Исмея уложили в крохотную келью. Монашек, приставленный к нему, то и дело промокал мокрой тряпицей его горящий лоб. Старого воина била жестокая лихорадка, однако он был в сознании.
— Я пришел, — сказал Генри, беря его руку и чувствуя слабое ответное пожатие.
Оставь нас одних. — В слабом голосе старика прозвучала былая властность. Монашек, пожав плечами, опустил на пол таз с тряпицей и удалился.
— Я слушаю. — Генри старательно отводил глаза от горящих черных глаз тестя. Нынче утром им обязательно надобно уезжать, а в таком состоянии он не мог взять старика с собою. Значит, придется оставить его в аббатстве и… нарушить свое обещание.
— Вам скоро полегчает.
— Нет, мой мальчик, яд смерти уже действует. Я долго не протяну. И не нужно ничего мне говорить. Молчи и слушай.
Генри с помрачневшим лицом опустился на стул, стоявший близ постели, и наклонился к самому лицу сэра Исмея, полагая, что тот хочет отдать распоряжения насчет наследства. Насколько ему было известно, Розамунда была единственной наследницей дс Джира. Розамунда… при воспоминаний о ней у Генри больно сжалось сердце, ее прелестное лицо возникло в полумраке кельи, наполненной страданием и кровью.
— Ты крепко любишь Розамунду, Гарри?
— Больше собственной жизни, — коротко ответил тот.
— Я рад, очень рад. Ведь она единственная моя наследница. Все распоряжения на случай моей смерти я оставил в Торпской обители, ее часто еще называют Сестринской.
— Я заберу их оттуда при первой же возможности.
— Да, я целиком тебе доверяю, Гарри. Но сначала я должен кое-что объяснить тебе… относительно…
— Розамунды, — сразу догадался Генри. Краешком глаза он увидел на пороге священника, приготовившегося в любую минуту принять последнее причастие. Сэр Исмей тоже его увидел и предпринял отчаянную попытку сесть, но… уронил руки в бессильной ярости.
— Убирайся, проклятый поп! О Господи, как им не терпится меня исповедовать.
Генри махнул священнику, чтобы тот ушел.
— Он убрался. Можете говорить дальше. Так что Розамунда?
Сэр Исмей, с трудом отвернувшись, прошептал:
— Она не та, за кого ты ее принимаешь.
Генри взял из таза тряпицу и стал обтирать умирающему лоб.
— Ну и кто же она в таком случае? — спросил он, решив не перечить старику, чтобы тот не тратил силы на спор. Он не принял эти слова всерьез: у сэра Исмея был сильный жар.
— Она не из Франции.
Рука Генри замерла, сильнее стиснув влажную тряпицу. Он наклонился еще ниже:
— Не из Франции? А откуда же?
Сэр Исмей долго-долго молчал, но потом еле слышно вымолвил:
— Из Виттона. Я обманул тебя, мой мальчик. Я не могу умереть, не облегчив душу признанием. Та Розамунда умерла. Эта Розамунда — тоже моя дочь. Но она не дворянка. Ее мать — дочь деревенского дубильщика. Мне очень жаль, Гарри. Но ведь ты простишь меня?
Потрясенный услышанным, Генри резко отпрянул. Сэр Исмей, конечно, очень слаб, но он был в твердом уме. Значит, это не горячечный бред. Значит, он действительно обманул его… Но полно, возможно ли это? Чтобы Розамунда была дочерью какой-то деревенской потаскушки? Она ведь умеет читать и писать, и так споро управляется с хозяйством огромного замка… Нет, быть такого не может… Однако, ежели… ежели сэр Исмей обманул его, значит, и сама Розамунда все время его обманывала! Это открытие было еще мучительнее, чем провинность ее отца. Генри понимал, что заставило сэра Исмея решиться на такой шаг: его привлекал выгодный расчет. Но зачем это все понадобилось Розамунде? А у него-то самого где были глаза? Да что там… Видит Бог, с того мгновения, как он узнал эту женщину, для него никого больше не существовало.