Особенно,... 
80 
Он бросил несколько шкур и подушек на пол перед огнем, чтобы дым от очага стелился поверху, и жестом указал Ги на приготовленное ложе. Тот беспрекословно подчинился. С трудом стащил ставшую невероятно тяжелой кольчугу и, засыпая, заметил, что Эврара Меченого уже нет в покое. Ги улыбнулся. Этот мелит всегда оказывается рядом в трудную минуту, ему можно довериться…
Эврар торопливо шел по запутанным переходам флигелей дворца Каролингов. Он быстро разобрался в этой мешанине лестниц, прихожих, анфилад покоев – с тем же чутьем, с каким зверь находит дорогу в лесной чаще. Да и обликом Эврар среди всех этих евнухов и палатинов, надушенных каноников и развращенных секретарей двора больше всего походил на бог весть как забредшую в эти переходы сторожевую собаку с длинной, уже тронутой сединой шерстью. Он был здесь чужим, и тем не менее ему уступали дорогу и даже кланялись. Лотарингцы герцога, которых так милостиво принял король, были в фаворе при дворе.
Старый дворец Каролингов, вотчина Карла Великого, был приданым матери первого короля династии, властной Бертрады. Его залы украшали малахитовые колонны, гранитные полированные лестницы поднимались к бронзовым двустворчатым дверям, украшенным мастерски выполненными барельефами. Повсюду виднелись стражи в блестящих касках, сновали пажи, писцы, дворцовые капелланы. Плиты пола были завалены охапками соломы, которая к ночи превращалась в постель для дворцовой челяди, а стены искрились мозаичными орнаментами в меровингском вкусе, отдававшем предпочтение желто-золотисто-черной гамме в сочетании с белым и серым. Там и сям виднелись выпуклые медальоны с лепным единорогом – эмблемой Карла Великого. Единорог был везде – и на литых створках дверей, и на коврах в простенках узких окон. Единороги поддерживали и настенные светильники, в которых пополняли запас масла дворцовые рабы. Их язычки были слабыми, что объяснялось скверным качеством горючего, и в коридорах дворца царил полумрак.
В узком переходе Эврару пришлось отступить перед стайкой матрон в пестрых вышитых покрывалах. С ними шла совсем молоденькая девушка с жемчужной повязкой на распущенных легких волосах, с бледным невыразительным лицом. В руке она держала молитвенник, глаза были благоговейно опущены. Эврар проводил ее взглядом. Это была принцесса Гизелла, дочь Карла Простоватого, и он невольно сравнил ее с яркой, как солнечный свет, Эммой. Та и в дерюжных лохмотьях выглядела куда более достойной стать супругой его герцога, нежели этот хилый цветок, произросший в сумраке покоев Каролингов.
Герцога Лотарингии Эврар обнаружил на верхней галерее, опоясывающей пиршественный зал короля. Ренье Длинная Шея стоял, прислонившись к колонне, – рослый, с профилем хищной птицы, в украшенном светлыми рубинами обруче на облысевшем темени. Широкие рукава его палевой туники были едва ли не до локтей расшиты бисером, так же были украшены и обвивавшие икры ремни. Ренье стремительно повернулся к Эврару, но, узнав мелита, кивнул и снова устремил взгляд вниз.
– Взгляни на это ничтожество, Эврар. И это потомок славнейшего рода франков, венценосец, перед которым мне приходится склоняться и заискивать!
Эврар проследил за взглядом господина. Внизу стояли «покоем» накрытые полотняными скатертями столы. В высоких светильниках пылало масло. Доносились звуки бубнов и рожков. Фигляры с размалеванными физиономиями, полуголые, но увешанные бубенцами на предплечьях и набедренных повязках, скакали, выделывая непристойные телодвижения. Гости короля поощряли их хохотом и рукоплесканиями. В зале шло буйное веселье. Женщин видно не было, зато мужчины, надушенные и завитые, в плащах и туниках самых немыслимых расцветок, могли посоперничать яркостью нарядов с разряженными шлюхами, зазывающими прохожих. При дворе было отлично известно об извращенных наклонностях монарха, и не было такого придворного, который не стремился бы понравиться Карлу. Даже священники, входившие в его штат, старались придать своим облачениям кокетливый вид, использовали душистые притирания, румянили щеки, унизывали запястья множеством браслетов.
Тон в этом задавал сам король. Сейчас он восседал в тяжелом кресле с позолоченными грифонами на подлокотниках. Волосы Карла были расчесаны на прямой пробор и завиты, глаза подведены, шею монарха обвивали жемчужные ожерелья, парчовая туника с черной каймой сидела на его пухлом теле, как на пожилой матроне. Эта черная кайма в одеянии короля да несколько темных драпировок за троном были единственным напоминанием, что при дворе соблюдается траур из-за безвременной кончины королевы Фрероны Саксонской. Саму королеву забыли почти мгновенно. Карл, отстояв череду заупокойных месс, сам подал пример веселого времяпрепровождения. Пиры следовали один за другим, а король обретал утешение в обществе смазливых любимцев. И сейчас у ног Карла на резной скамеечке сидел плечистый белокурый юноша, нежно поглаживая колено венценосца и подхватывая губами виноградины, которыми Карл его потчевал.
80 
