Особенно,... 
74 
– Кэтрин была единственной наследницей рода Майсгрейвов! – воскликнула Анна. – Она благородного происхождения и, объявив ее своей воспитанницей, я могла добиться для нее достойного положения. Вы же обратили ее в бастарда.
– Но бастарда королевской крови, – высокомерно ответил Ричард. – Теперь она принадлежит к Плантагенетам. А есть ли в Англии кто благороднее? Для дочери пограничного барона это великое благо! Я объяснил девочке, что, признав меня своим отцом, она поможет сберечь добрую память о своем отце.
– Мудрено же вам было уговорить восьмилетнего ребенка. Но разве то, что ее отец прославил свое имя мечом, что не плел интриг при дворе, а был известен вдоль всей границы как гроза Чевиотских гор, разве это ничего не значит для чести его дочери? Ваш брат, Ричард, высоко ценил и почитал его, граф Нортумберленд был его кумом, а шотландцы страшились и уважали его в равной мере. И моя дочь с честью может носить имя Майсгрейва. Я не отдам ее вам, Дик Глостер!
– Поздно, леди Анна, – спокойно, но непререкаемо перебил ее Ричард. – Я уже объявил Кэтрин своей дочерью и не думаю, что вы настолько неразумны, чтобы на всю Англию ославить своего мужа как лжеца. К тому же я сделал это из самых лучших побуждений.
Анна во все глаза смотрела на него.
– Но ведь вы не верите в благородство, Дик Глостер? Почему же вы пытаетесь взывать к тому во мне, чего нет?
– Я знаю, что вы не лишены здравого смысла.
На мгновение их взгляды скрестились.
– Как вы могли? – вдруг всхлипнула Анна. – Вы воспользовались своей властью и лишили ребенка славного имени ее отца! Еще одна побочная ветвь в гербе Йорков. Теперь она всю жизнь обречена носить клеймо незаконнорожденной.
Ричард шагнул к ней.
– Вы еще более неразумны, чем я предполагал, Анна. Давно и повсюду известно, что унция королевской крови перевешивает любые свидетельства о чистоте рождения. Вспомните, разве Вильгельм I до того, как получил грозное прозвище Завоеватель, не звался при дворах Европы Вильгельмом Ублюдком? А разве правящие ныне в Испании Тостамары не произошли от любви короля Альфонса XI и некоей Элеоноры де Гузман? Даже ныне некий джентльмен Генри Тюдор, все предки которого имеют бастардную полосу в гербе, пытается доказать Европе, что имеет более прав на трон, чем Йорки. Я уж не упоминаю самого безумного из Невилей – Бешеного Фокенберга, который, будучи адмиралом Англии, даже после гибели Ланкастеров сумел поднять против Белой Розы Кентское графство. И если герб, который я дал Кэтрин, косая поперечина пересечет слева направо[33], это не лишит чести принцессу из рода Плантагенетов. Она сможет рассчитывать на самую блестящую партию, о какой никогда не смела бы мечтать наследница пограничного барона, даже столь славного, как благородный Филип Майсгрейв. Вот все мои аргументы. Если же вы, вместо того чтобы отблагодарить меня, рискнете оспаривать мое решение, я не побоюсь объявить вас впавшей в душевное расстройство, несмотря на то, что вы в тягости. И в таком случае вряд ли вы сможете рассчитывать видеться с Кэтрин.
Анна боролась с сотрясавшей ее дрожью. В ушах стоял гул. Уильям Херберт говорил ей еще в Йорке: «Вы его пленница, как и я…» Но Уильям надеялся когда-нибудь вырваться из-под опеки Ричарда, у нее же выхода не было. Странная мысль внезапно посетила ее: «Я была его пленницей с того момента, как он обнаружил меня в Нейуорте. Этот внезапно возвысившийся Джон Дайтон скорее берег меня для Ричарда, чем охранял от людей Кларенса. Ричард заранее знал, как поступит со мной, он был словно упорный ветер в горах, что гнул ствол моей судьбы в нужную ему и только ему сторону. Он увез меня из дома, сделал игрушкой в своих политических расчетах, отнял у меня свободу, земли, воспоминания… А теперь он отнимает у меня дочь».
Ричард говорил еще что-то, но она уже не слышала его. Он не успел подхватить ее, когда она без чувств рухнула на плиты пола…
Когда Анна пришла в себя, возле нее хлопотали Матильда Харрингтон и Джеральдина Нил. Анна закашлялась от запаха едкой эссенции, которую поднесла к ее носу статс-дама. Потом увидела, что находится в спальне, а вокруг толпится множество людей.
– Вам уже лучше, дорогая? – услышала она рядом участливый голос Ричарда.
Он говорил мягко, с волнением:
– Вы так напугали меня, любовь моя, когда лишились чувств.
Какой нежный голос! А у Анны саднила разбитая в кровь губа. Она невольно поднесла к ней ладонь.
74 
