Особенно,... 
96 
Рабочий снял с моей ноги ботинок, и от боли я чуть не прокусил себе щеку. Сколько-то гостиничных простыней и вода были принесены в жертву, дабы омыть и перевязать мою обезображенную кровоточащую ступню. Позднее того же числа я смог наконец проковылять в новооткрытую камеру и расставить там фонари. Не без горечи следует упомянуть об ужасной, невосполнимой потере двери «В», на которой имелась великолепная иероглифическая надпись:
АТУМ-ХАДУ, ВЛАДЫКА НИЛА, ПЛЮЕТ НА СВОИХ ПРЕСЛЕДОВАТЕЛЕЙ, ОНИ ПОТРЕВОЖИЛИ ЕГО СЛИШКОМ ПОЗДНО И ЗАПЛАТЯТ ЗА ВТОРЖЕНИЕ УЖАСНУЮ ЦЕНУ.
Даже если кто-то по сю пору еще сомневался в наших предпосылках и достижениях, эти иероглифы отменно доказывали нашу правоту. Надеюсь, мы сможем восстановить надпись из осколков разбитой двери, но, боюсь, она утрачена безвозвратно. Виновен в этом я, а также идиоты из Департамента древностей, которые создали невыносимые условия работы и ныне оторвали от моей ноги свой кусок мяса.
Нога стремительно распухала, оттого я вынужден был отложить осмотр новой камеры и провести вечер, вновь и вновь меняя мокнущие повязки. Рана скверная, и все же это скромная цена за наше открытие. Велел рабочему отдохнуть и принести еще воды и трость. Находясь в здравом уме, я не мог вернуться в особняк или отправиться к врачу до тех пор, пока не зарисую план новой камеры усыпальницы. Забыться сном было невозможно.
Настало 17 ноября, я увидел проблеск света и, поскольку мой человек пока не возвращался, опять промыл и перевязал ступню очередной полоской ткани от простыни, истратив остатки питьевой воды. Насилу рассветало; я обнаружил, что дело куда серьезнее, чем я думал: мизинец и безымянный палец явно сломаны, равно как и, если судить по багровой опухоли, некоторые кости ступни. Порезы в основном поверхностные, мой ботинок послужил ступне броней, хотя в нескольких местах кожа рассечена, и простыня побурела. Закончив самолечение, я, спотыкаясь, отправился исследовать камеру, кою мы временно будем называть «Камерой Замешательства».
Эта вторая камера на первый взгляд столь же пуста, как и Пустая Камера. Потому должно заключить: Атум-хаду и его оставшийся неизвестным архитектор гробницы решили, что грабителя, взломавшего Пустую Камеру, узревшего зловещее проклятие на двери «В» и обладающего притом достаточной силой, чтобы двигаться вперед, остановить способно только полное разочарование, ибо ни страх, ни препятствия его уже не остановили; оттого царь и его зодчий решили не утруждать себя измышлением новых проклятий либо помех движению и взамен попытались убедить потенциального вора, что он зазря теряет время. По этой причине перед нами — еще одно голое помещение. Разумеется, никто пока что досюда не добрался, потому при всем уважении к хитростям Атум-хаду я не могу не счесть их избыточными.
Как бы то ни было, моя гробница сейчас выглядит так:
рис. «Е»
ПЛАН ГРОБНИЦЫ АТУМ-ХАДУ НА 17 НОЯБРЯ 1922 ГОДА
Если бы не (утраченная) надпись на двери «В» и пение двери-соблазнительницы «С», я сам познал бы замешательство и отчаяние не меньшие, чем гипотетический грабитель древности.
Поздним утром 17-го числа мой рабочий возвратился с бинтами, водой и тростью из твердого темного дерева, с верхней частью, изогнутой наподобие царского скипетра. «Знаете ли вы, что, повредив на раскопках ногу, он послал за тростью и продолжил работать как ни в чем не бывало? Трость выставлена в „Клубе исследователей“ в Каире».
Ходить с тростью было легче; каждое движение ноги отдавалось нескончаемым эхом падения двери. Я насытился, напился и закончил осмотр Камеры Замешательства под увеличительным стеклом. Помещение, как и предполагалось, оформлено обманным манером: уподобясь опоссуму, что прикидывается мертвым, Камера Замешательства прикидывается, будто в ней ничего нет — кроме слабого, но ясного абриса двери «С».
При помощи моего рабочего (Ахмед и трое остальных задерживались) я начал удалять пыль и обрабатывать долотом контур двери «С». Работа по-прежнему шла неспешно: долото, щетка, киянка, клин, щетка, долото, щетка, киянка, клин, щетка. Навалилась ужасная слабость, меня даже немного лихорадило — несомненно, от волнения: что ждет нас за последней чудесной дверью? Дважды или трижды я, хромая, отступал, потому что мне было дурно. По меньшей мере дважды я от усталости забывался тревожным сном на одной из походных кроватей в Пустой Камере, наверстывая часы, украденные у меня бессонницей. Проспав почти весь день и всю ночь 17-го числа, я пробудился очень рано, до рассвета — такова наша с Атум-хаду злополучная привычка. 18-е. Слух (но не зрение) подсказывал, что верный мне рабочий спит в темном углу. Остальные так и не вернулись. Я вышел наружу, чтобы рассмотреть звезды над Дейр-эль-Бахри.
96 
