Особенно,... 
72 
Они расспрашивали меня об Оксфорде, о тебе, о моих исследованиях и гипотезах. Услышав об Атум-хаду, они воодушевленно заголосили и настояли на том, чтобы я продекламировал катрен-другой. «Вы просто обязаны прочитать нам самые возмутительные стихи», — причитала Соня, а Лен, чихая, соглашался: «Да-да, не щадите наши чувства!» Я начал с твоего любимого, довольно кроткого катрена 35 («Ей быть моей…»), однако же, когда закончил, милая леди смотрела озадаченно: «И это все? Точно? Я не вижу тут ничего такого. Наверное, есть стихи пикантнее?» — «Положительно скандинавские стихи! — согласился Лен, — Этот ваш Атум-хаду не был лютеранином?» — «Ну хорошо же, — сказал я, — вот вам катрен 57. Кобра восстает ото сна». Я продекламировал катрен безмятежно (джаз-банд отдыхал, юные леди в столовой, кажется, смотрели на нас и явно прислушивались), оба старика совершенно единообразно выпятили верхнюю губу и закачали головами. «Да-а-а, — сказал Лен с сомнением, — кому-то это может показаться чуток непристойным, образ змеи то есть, но из рассказанного вами следовало, что нужно ожидать куда большего…» — «Хорошо-хорошо, тогда — номер 48». Я склонился к столу и зашептал, потому что прочие обедавшие вдруг умолкли. «Да-да, вот, да-да, — вздохнула Соня. — Вы должны найти гробницу этого человека! Он очарователен!..» — «Я обязательно процитирую вот это на нашем следующем собрании», — сказал старик, и Соня согласилась: «Пожалуйста, запишите нам эти стихи. Я состою в Миннеаполисском поэтическом клубе, моим одноклубницам они понравятся, я уверена!» Я пообещал до того, как они сойдут на берег, вручить им по экземпляру «Коварства и любви»; их переполняли радость и благодарность. Последовали учтивые приглашения вместе исследовать Фивы и Долину царей, а также приехать к старикам в Миннеаполис, пожить летом в их домике на озере с невообразимым индейским названием.
Мы отведали ягненка с кускусом и запили его неплохим кларетом. После десерта (клейкое блюдо местной кухни из меда, кунжута и флердоранжевой воды) Соня передала Лену чистый носовой платок, подождала, пока муж снова звучно прочистит нос, и спросила: «Ну что… позовем нашего нового друга с собой?» Лен сказал: «Обязательно! Думаю, Ральф ухватится за такую возможность. Мне тоже не терпится познакомиться со старым развратником». Соня обернулась ко мне, ласково погладила мою кисть, заглянула с озорной ухмылкой в глаза и ласково спросила, желаю ли я больше узнать об Атум-хаду, о моих шансах его найти и даже о том, где он находится в этот самый момент?
Какая жалость, подумал я, искренне огорчившись, глядя на стариков другими глазами: они же слабоумные. «А у вас есть доступ к сведениям такого рода?» — спросил я, пряча обуявший меня ужас.
«Не исключено, что есть», — сказала Соня, и лицо ее засияло ослепительной улыбкой; Лен с готовностью кивнул и повторил: «Есть, мой дорогой друг, точно есть!» Неужели они еще и ученые? Или один из молодых Нордквистов — египтолог Миннеаполисского сельскохозяйственного университета? «Терпение, Ральфи, терпение!» — говорила Соня лукаво, когда я вослед за ними, слишком уж шустрыми для совокупности их лет, вышел из столовой, спустился в залу, поднялся по главному трапу, прошел по дрожавшему коридору и подошел к двери их каюты.
Они занимали комнату по меньшей мере в шесть раз больше моей — при том, что я жил на широкую ногу (тогда я был уверен в твоем отце и его партнерах; но я и сейчас в них более чем уверен). Рядом с пианино помещался круглый стол, зеленая скатерть на нем бахромой почти касалась пола; на столе стояли серебряные подсвечники с тремя переплетенными рожками, каждый с полосатой на манер зебры тонкой свечой, которые Лен зажег до того, как потушил верхнее электрическое освещение и задернул иллюминатор. «Садитесь, милый юноша», — сказала Соня, придвигая к столу три стула.
Лен сел за стол вместе с нами, мои соседи взяли меня за руки. «Такой приятный вечер, правда, дорогой?» — спросила она, и Лен ответил: «Точно так, дорогая, воздух буквально гудит».
«Пожалуйста, назовите свое имя и скажите, чего вы добиваетесь, душа моя, — сказала она, вцепившись в мои пальцы с удивительной силой. — Чтобы всем было слышно».
«Меня зовут Ральф М. Трилипуш, я — временный младший преподаватель египтологии Гарвардского университета, автор книги „Коварство и любовь в Древнем Египте“, издательство „Любовный роман Коллинза“, 1920 год, переиздание в „Университетском издательстве Гарварда“ ожидается в следующем году. Я — ведущий специалист по египетскому царю Атум-хаду XIII династии. Я приехал…»
72 
