А какую кропотливую работу проделал Картер за моей спиной, дабы умалить мои труды, и не только мои труды, но саму историю! Как он поспешил уверить Порчи, что Атум-хаду не было! Ущемленный, бессловесный, тошнотворный, к тому же бесчестный!
Я знаю этот тип людей, они способны быстро доказать тебе, что ты не способен пересчитать собственные пальцы, и это не пальцы вовсе, а нечто совсем иное. Я сижу на склоне холма и описываю события прошедшего дня, и мне начинает казаться: в руке моей — не перо. Я не издал египтологический труд. И все узнанное мною я узнал, сидя один в темной комнате. И Картеру, Карнарвону и тер Брюггену ведомо что-то, о чем они не говорят вслух, зная, что я этого не знаю и никогда не узнаю. И они смеются невидимо и неслышно, и смех этот бежит по незримым проводам от первого ко второму и третьему; а потом, отвернувшись, они возвращаются к своим делам небожителей, которые лишь кажутся мне понятными. И мне лишь кажется, что я делаю записи вот этой ручкой в леттсовской тетради № 46. И мне лишь кажется, что я существую и занимаюсь важными делами. И мне лишь кажется, что я могу судить о происходящем вокруг меня или во мне. «А вот и нет. — Они улыбаются, но губы их остаются недвижны. — Не можешь». Так Ларс Филип-Тюрм самодовольно критиковал «Коварство и любовь» — вот его отзыв в моем саквояже: «Трилипуш копает, но я не рискну назвать его археологом. Он пишет, но я не рискну назвать его ученым. Как его назвать — я не знаю, но к ведомству, которому я служу, он не относится».
О читатель, мой читатель, суть моей беседы с Порчи проста: по необходимости в права вступают психология и эмоции. Я знаю, что Ч. К. Ф. восприимчив к давлению, поскольку сам каждодневно давит на партнеров; будучи деловым человеком, он отдает себе отчет в том, что цена определяется в схватке между конкурентами. Я скажу ему правду — не потому, что хочу видеть на его месте Карнарвона (этого я не желаю точно, финансист в далеком Бостоне куда предпочтительнее того, что околачивается на участке), но чтобы он знал: не след выпрашивать американские пенни, когда мне в руки плывут милордовы фунты. Особенно сейчас, когда работа приостановлена ввиду решения кадровых и финансовых вопросов. Финнеран вынудил меня принять его деньги, я сделал это ради моей невесты и не возьму своих слов обратно, пока мне не начнет платить Карнарвон. Таков, мой читатель, человеческий фактор, неизбежно проявляющийся в чистой науке. Отправляю Финнерану соответствующую каблограмму — и отправляюсь на виллу Трилипуш.
Вернулся с почты. Мой брадобрей сдержал слово — у моей двери сидит на корточках его родственник Амр, мой новый заместитель командующего. Подросток шестнадцати лет, Амр станет великолепным бригадиром, хотя его еще многому предстоит научить. «Лорд Картер, — говорит он мне, — надеюсь, я вам пригожусь». Посмотрим, мальчик Амр. [Изменить посвящение и эпиграф, вписать «Амр».] Я велел ему не называть меня так и рассказал, что древние египтяне весьма высоко ставили скромность, как и я, но что древние цари возносили нескромность на недосягаемую высоту. Мы договорились о завтрашней встрече. В качестве символического авансового бакшиша я вручил ему очаровательную мумию в коробочке.
29 ноября, до того как уехать в Египет ловить убийцу Пола Колдуэлла, я отрепетировал как мог свою речь и отправился прощаться с женщиной, от нечего делать разбившей мне сердце. Но дверь открыл Финнеран.
— Отлично, — сказал он, сильно меня удивив. — Мне поговорить не помешает.
Он провел меня через вестибюль в свой кабинет, резко извинился за то, что в тот раз на меня наорал, сказал, что это все нервишки. Маргарет я не видел.
— Вот что, Феррелл. Мне нужен ваш совет. Вы по-любому куда опытнее меня, — сказал он, хрустя пальцами.
Звучит, согласитесь, так, будто он оправдывается, дает мне пропуск к себе в душу и обещает рассказать все как есть. За четыре, кажется, дня до того Финнеран получил телеграмму от Трилипуша: тот нашел в гробнице что-то совершенно невообразимое, буквально златые горы, ему нужны деньги, чтобы все закончить и заплатить бригаде, но в любом случае победа будет за партнерством. До этой телеграммы Финнеран все еще воздерживался от платежей, за исключением, признал он, скромной суммы, посланной в припадке оптимизма. После телеграммы от 25 числа он готов был слать деньги пачками и немедленно. Особенно, сказал Финнеран, 26 ноября, когда все газеты протрубили о неслыханном египетском открытии. Встаньте на его место, Мэйси: пресса без устали славила царя Тутанхамона и англичанина по имени Говард Картер, главу той экспедиции; Трилипуша это все не касалась никаким боком, но совпадение по времени поразительное (Трилипушева телеграмма пришла всего днем ранее), Финнеран же (как я потом узнал) сильно рисковал, вот он и предпочел понадеяться, что Тутанхамон как-то связан с его инвестициями и что Говард Картер — это один из Трилипушевых рабочих, какой-нибудь помощник бригадира.