О проблеме доверия к финансистам: «Профессор Трилипуш, — сказал он, как сейчас помню, когда другие инвесторы ушли с июньского собрания, — не уделите ли вы мне минуточку?» Я еще отметил, что он неожиданно вежлив; ибо, что бы вы ни думали о Честере Кроуфорде Финнеране, эпитет «благовоспитанный» приходит в голову в последнюю очередь. «Я тут подумал, это, может, вы мне посоветуете чего насчет моей персональной коллекции?» Его агатовые глазки буравили мое плечо, сигара то вспыхивала, то тлела. «Я знаю, в этой фараоновой могиле будет куча золота, мумии и всякое такое, все как вы только что обстоятельно рассказали. Но мне бы хотелось привлечь ваше внимание к другим вещам… изящные искусства, разные ваяния, скульптуры, рисунки… такие, каких в музее не выставишь, потому что о них будут много спорить. Вещи, которые скорее заинтересуют частного коллекционера. Я знаю, вы знаете, о чем я. Более практичные вещи… — Его смущенный монолог все продолжался, я уклончиво поддакивал. — Именно вы поймете, именно вы — как ученый, как человек…» Руки Финнерана словно перебирали невидимый шнур, повязанный вкруг талии.
Он повел меня в свой кабинет, обогнул стол, остановился у книжной полки; начал вытаскивать одну из книг, потом задвинул ее обратно, потом опять вытащил; книга раскачивалась, опираясь на нижнюю кромку корешка, а Финнеран будто никак не мог решить, вынимать ее или нет. Оставив том в покое, он страдальчески вздохнул, повернулся ко мне и скрестил руки на груди. «Понимаете, это вопрос вашей, э, вашей…» Финнеран хотел было пригладить роскошные усы и пышные баки, но те по-прежнему существовали только на его портрете, висевшем тут же на стене. Увидев, что я смотрю на картину, он сказал: «Вы всегда гладко выбриты? Я, знаете, все никак не привыкну…» Он положил в пепельницу тлеющую сигару, рдеющую и кривую, словно пораженный молнией древесный ствол, и принялся дергать ту же книгу за корешок — туда-сюда, туда-сюда. Он попросил Иисуса сотворить кое-что с неким бостонским ирландцем-плотником. Опять и опять он вытаскивал и задвигал книгу с упорством фанатика, проклиная всех и вся.
«Что это за книга, Ч. К. Ф.?»
«Удойная христова мать, я зажарю его заживо», — пробормотал он, бешено двигая книгу вперед и назад.
«Привет, папочка. Встреча закончилась? — Маргарет неслышно вошла в кабинет, — Привет, Ральфи. Ну как, поладил с бостонскими плутократами?»
«Моя любимая, моя родная, — говорю я, — Ты — воплощенье непредставимой красоты!»
«Мы заняты, выкатывайся», — рычит вечно деловой хозяин дома, наподобие гориллы припав к полу и выпятив в нашу сторону ягодицы; оборачиваясь, я нахожу Ч. К. Ф. на коленях, он запрокинул голову и разглядывает нижнюю полку как раз под той книгой, которую массировал, когда вошла Маргарет.
«Роза нежнейшего цвета, — продолжил я, — терпкий весны аромат!» Именно такой, тысяча проклятий, она и была в тот день — и ни следа болезни. Мне следовало развернуться на месте, забыть о своем чудовищном покровителе и его неодолимых позывах, сжать ее в объятиях и… Я мог бы наброситься на нее прямо там, разобраться со всем на месте и в тот миг, когда не было на свете ничего важнее, забыть об остальном и добиться того, чтобы она стала моей женой. Нет, конечно, она бы ни за что не согласилась тогда — нет, ей нужен был мой триумф. Но она была столь свежа и чиста в тот день. И будет такой — если я добьюсь хоть какого-то успеха и смогу к ней вернуться.
«Извиняюсь за заминку, перферсор», — говорит Финнеран и призывает Инге, чтобы та увела Маргарет из комнаты и поволокла бродить по общественному парку дышать свежим воздухом. Стоило дубовой двери его логовища захлопнуться, как он поднялся с колен и начал исступленно дергать книгу взад-вперед. Мгновением позже кто-то поскребся под закрытой дверью, Финнерана скрючило, у него задергалась щека. Проорав что-то вроде «христовы печенки-селезенки!» (или похожую кельтско-католическую чушь), он вприпрыжку понесся к двери и обнаружил за ней спаниеля Маргарет, который сполна расплатился за вторжение.
«В конце-то концов!» — взревел Финнеран, возвращаясь к своему гипнотическому занятию, но тут книжная полка, повинуясь пружинному механизму под заторможенной книгой, внятно щелкнула и на дюйм сдвинулась с места. Финнеран уперся плечом в край книжного шкафа, повернул шестиполочное сооружение вокруг центральной оси, открыв проход настолько, чтобы мы смогли в него протиснуться, и поманил меня за собой. Когда шкаф за нами закрылся (очевидно, подчинившись все той же ненадежной пружине, которая в один прекрасный день выпустит нас наружу), Финнеран включил шеренгу электрических ламп.