Но – это была не та Ставка, какая ему рисовалась издали: она омешкотилась в подобие инвалидно-генеральского дома. В Ставке сейчас накапливались генералы и старшие офицеры – приговорённые к смерти в своих частях, или просто изгнанные комитетами (иные – только за немецкие фамилии), или снятые Гучковым – и теперь не у дел. Одни – просили другого назначения, подальше от своих прежних частей, иные – ничего не просили, согласны пребывать здесь. А ещё и такие приезжали, оттеснённые прежде, кто теперь искали пробить себе дорогу, добивались на приёмы к высшим.
И – жуть брала от этой съехавшейся генеральско-полковничьей толпы: Ставка – превращалась в свалку?
И – вот куда перевёлся Воротынцев.
Да – не хуже больна и Ставка, чем вся Армия сейчас…
И эти, согнанные сюда, имели много свободного времени для разговоров, и какие прожектёры были среди них, с точными планами быстрого „спасения России”.
„Спасения”, и такого простого – что никто из них, кажется, ещё и не внял: насколько она уже погибала. Нас захватила хвостом огненная Галактика и тащит! – а они толкуют, кто виноват в происшедшем, и кого на какой пост переназначить. Да как бы хорошо вернуть государя на престол.
Непосильно даже остояться в этом вихре! – а как же ещё спасать?!
Но – не привыкшие видеть, не видят.
Как и прошлой осенью не пронялись, что из этой войны нам надо выйти! выйти!
Не догадаться: что же именно делать теперь? И – с кем??
Свечин, едва успев перевести Воротынцева в Ставку, тут же и исчез: Гучков назначил его на корпус. Не хотел ехать, но и уклониться не мог: это был не милостивый взлёт, как предлагали Воротынцеву, а рядовое служебное назначение.
Уезжал с тем, что и придумывать выхода специально не надо, а служба сама покажет, что делать.
– Нет, дружище, – сказал ему Воротынцев, – служба уже ничего нам не покажет, прошли времена службы. Мы – опрокинулись. Теперь надо посилиться на что-то необычайное. А – кем? Нету.
Уехал Свечин, а другого близкого, до откровенности, никого в Ставке и не было.
Вождя! Вождя бы! Быстрого, умного, энергичного генерала, которому сразу поверила бы Армия и за ним пошла! – и всё было бы решено! Такому вождю-спасителю Воротынцев готов был отдаться безоговорочно. И в военной истории такие вожди сколько раз появлялись в нужный момент. А вот у нас – нет.
С нами так худо – что уже и нет.
Под Пасху Верховным Главнокомандующим был официально утверждён Алексеев, как он по сути и состоял от отречения царя, да и раньше того. Но никогда он не был вождь, а только добросовестный штабист-работяга. Таким и остался. И кажется, сейчас более чем когда-нибудь не бодр, удручён, да просто раздавлен. Или его седая, круглая, честная, непритязательная голова столько знала и держала, сколько Воротынцев и представить не мог? Нет, никак не видно.
Гурко?! И он же принял Западный фронт!
Но не Ставку…
(А Лечицкий неделю назад – ушёл и в отставку полную.)
С конца же марта, как и Воротынцев, прибыл в Ставку, а с 5 апреля вступил в должность начальника штаба Верховного – генерал Деникин. Но хотя и бывший начальник „Железной дивизии”, а как раз железной твёрдости в нём не чувствовалось, даже угадывалась скорей некая не генеральская размягчённость. Большая осмотрительность в каждом шаге, подчёркивание, что он вообще – сторонник гражданских свобод и разумного республиканского устройства.
Как будто – в таких понятиях двигалось сейчас.
Сразу после Пасхи Гучков, проезжая на Юг, не сошёл в Могилёве, виделся с Алексеевым и Деникиным у себя в вагоне, там назначил новым генквартом Верховного вместо Лукомского – Юзефовича. И Лукомский не потеря, но и Юзефович никак не находка.
В общем, все руководители Ставки передвигались в бессилии, не видя никакой твёрдой линии для себя. И тем же дышало от Брусилова, от Рузского, а Сахарова вот сняли (и тоже не большая потеря – Щербачёв будет потвёрже, но что решает Румынский фронт?).
Гурко??…
Нет, наступило время не приказа ждать, а что-то делать самим.
Самому.
А – что?…
Когда мы находимся в крайней опасности, под обстрелом, в огне, – только одно нельзя: заминаться. А – двигаться: если мало пройдено – назад, если много – только вперёд!
А – что сейчас?
Тут, среди офицеров Ставки, возникло такое движение: все теперь собирают свои Советы и съезды, и только так их становится слышно, и только так они влияют на Россию. А соединённого голоса офицеров никто не слышит. Почему ж офицеров лишить того, чем пользуются все? Так надо создавать орган, который мог бы говорить от лица всех офицеров Действующей армии. Скажем, „Союз офицеров Армии и Флота”. А для этого надо собрать съезд. В Ставке, в начале мая. И так увлечённо взялись (боевых-то занятий и у ставочных нет): одни составляли воззвание к тому съезду, другие – программу будущего Союза, третьи уже рассылали извещения и приглашения во все части и штабы, телеграфом и почтой. (И петроградским тоже, пусть едут гостями сюда.) Задачу Союза видели: видоизменить армию, даже в ходе военных действий, – так, чтобы сохранить её мощь. Предотвратить разложение армии из-за недоверия с солдатами и ложных идей. В самих офицерах быстро развивать государственные интересы, политическую подготовку – тем более, что вот скоро, не прерывая войны, и армия будет выбирать в Учредительное Собрание.