487 
Тут устроили небольшой перерыв. Церетели потел над редакцией. Каменев, зная за собой способность находить удачные компромиссные формулировки, подошёл к нему и, не удержался (узнал бы Ленин — дал бы нагоняя!), тихо посоветовал, как выразиться: регулирование — в интересах трудящегося населения и чтоб обеспечить наибольшее производство хлеба: (Баланс.)
Церетели оценил остроумие ситуации — совет от противника и этого совещания и этой коалиции. И вписал.
А Каменев, заняв опять кресло, анализировал своё двойственное самочувствие. Был ли он действительно противник этой коалиции? Как большевик — да, теперь вынужден быть непримиримым противником. Но как-то, до приезда Ленина, он иронически предлагал меньшевикам: раз вы всё равно правительство поддерживаете, вам же Плеханов советует входить, — так и входите. (И про себя не считал это такой уже шуткой.)
Сейчас Лев Борисович чувствовал себя тут хорошо, на месте. Идёт спокойное серьёзное обсуждение, без жгучих выкриков и брани, так характерной для Ленина, — в тишине устрояется судьба огромной страны на путях же социалистических, в дальнейшее развитие революции, — чего ж ещё желать? и каких больших уступок можно было бы требовать от этих буржуа, согласных остаться в правительстве — даже, даже и на таких условиях!
На самом деле — конечно же это было правильное решение, сохранение социального равновесия в такой неустойчивой обстановке, только так и может сейчас составиться власть. И он сам, серьёзно говоря, даже охотно вступил бы министром, и нисколько не хуже, чем другие члены ИК. И совсем не из честолюбия, не из властолюбия, их не было у Льва Борисыча, — а просто для разумного порядка.
Но будет сегодня вечером выступать на Совете публично, и вынужден будет возглашать: вся власть — Совету.
И обо всём здешнем придётся подробно докладывать Ленину — и с подсмешкой. Хотя на самом деле ничего тут язвительного не усмотришь.
Уйти из партии? — на такой резкий шаг Лев Борисыч не мог решиться. Он рассчитывал, что сами обстоятельства постепенно отрезвят Ленина.
Схватиться с Лениным в поединке и сметь его переспорить — мог единственный человек, брат жены, Лев Давыдович. И он — вот-вот, на днях ждётся. Но он и в большевики не записан, он реет вне партий, у него действительно орлиный полёт, — и Каменев робеет и перед ним, как и перед Лениным.
Условия ИК были фактически приняты, но обсуждение не кончилось: всё-таки и у министров же было что-то. А вот что: во вступительной декларации нового правительства должна быть с особой силой подчёркнута — твёрдость новой власти.
Они, бедняги, изголодались по общественному доверию, они единственно просили, чтобы власть была всё же властью, а не куклой. Терещенко, с бабочкой на шее, один среди всех нарядный, говорил с большим волнением:
— Вы видите, мы, так называемые цензовые элементы, согласны на всю вашу программу. Но обеспечьте же хоть новому правительству твёрдое положение, которого не было у нас до сих пор! Ведь так — совсем невозможно работать, вы попробуйте! Как же можно в разгаре войны — и не иметь дееспособной власти? Должно же правительство иметь власть применить и принуждение, вот к анархическим элементам, они же всё развалят.
Большинство исполкомовцев улыбалось сочувственно: мольба беспомощных министров доходила до них. Да и каково же самим, вот, завтра очутиться в таком положении? Что-то надо сделать, ещё какие-то фразы.
Что к новому правительству должно быть полное доверие всего революционного народа?
— И — безусловное, без „постольку-поскольку”.
— Господа, прямыми словами должно быть выражено: полнота власти !
— Ну, скажем, полнота власти, необходимая для закрепления завоеваний революции.
— Ну, хотя бы так...
А вот эти — принудительные действия против анархических элементов? — это была чёрная тучка, на такое ИК не мог согласиться просто.
Стали высказываться так: допустимо сказать и об энергичных мерах, и даже о принудительных действиях, — но прежде всего против контрреволюционных, черносотенных попыток.
— Но их, к счастью, нет, господа.
— Но и выразиться иначе невозможно. Сперва — против контрреволюционных попыток, а тогда можно добавить — и против анархических насильственных действий, — и то лишь постольку, поскольку они тоже создают почву для контрреволюции. А иначе массы нас не поймут.
487 
