173 
И „режим” – особенно быстро усвоили: „ Новый прижим: раньше нас прижимали, а теперь мы будем!”
Но неужели же от одного страха перед этим всем – заранее сдаться? Этого – князь Борис не допускал. Бороться надо даже тогда, когда надеешься спасти лишь жалкие обломки. Да, в таких условиях сеять – большой риск. Тут как раз, на второй день в Усмани, пришли газеты с постановлением об охране посевов: Временное правительство брало на себя весь риск за посевы: уплачивать потравы и уничтожения. (Кажется, их первый достойный шаг за два месяца правления.)
И укрепился князь Борис: устоим, не сдаваться! С новыми крестьянами надо научиться разговаривать по-новому.
Вернулся домой измученный, в пятницу поздно. В Лотарёве всё так же спокойно, и сев идёт. (Отлучаясь, теперь будешь всегда бояться за жену.) И долго пересказывал Лили впечатления. При такой её малости, хрупкости, так хорошо она всегда делит линию мужества: не сдаваться!
А на воскресенье по всему уезду был назначен единый день выбора сельских комитетов, на понедельник – выбор волостных. А за ним вторник не обычен: несведущей, неуразумевшей российской деревне велено праздновать интернациональное 1 мая.
И активная тактика напрашивалась сама: в воскресенье пойти на коробовский сход. Поехали с Лили к воскресной обедне, а потом спрашивал у одного, другого, третьего мужика, когда именно назначен сход. Все кланялись по-старому, а прикидывались дурачками: не знают.
Ну, значит, значит – что ж… Не хотят. Не идти. Да, трудно их взять. Жаль. Упускалась редкая возможность. Вернулись в Лотарёво.
А часов в пять вечера нежданно явился коробовский мужик, верхом охлябь: сход собрался – и зовут князя.
Заволновался. Поехал на малых дрожках. Это значит: собрались, обсудили приглашение, и теперь все вместе топтались, ждали? Нерационально – и типично.
Толпа стояла против новой школы, у колодца. Подъехал к ней. Сняли шапки, загалдели „здравствуйте”, но шапки и надели немедленно, как не сделали бы раньше. С приступки дрожек князь Борис сказал, стараясь с добродушным спокойствием, однако ощущая и необычное новое соотношение:
– Здравствуйте! Рад, что вы меня пригласили. А то уж я думал: со свободой – вы меня и знать не хотите?
Раздались шумные показные протесты.
– Я пришёл, чтобы помочь вам советом в трудном деле. Не желаю вам мешать, буду сидеть вот в школе, выйду, если позовёте. Собрание советую вести не по старинке, когда всякий говорит, а изберите себе председателя и у него просите слова по очереди.
Ушёл в школу, чуть поглядывая издали в окно. Что за новое время? Как одолеть тебя и жить в тебе?
Дважды вызывали за советом: сколько лучше выбрать членов комитета? выбирать ли от солдаток? принимать ли голоса баб? (Их было сколько-то на сходке, тоже новизна.)
И третий раз вызвали – сообщить, что комитет избран, 11 человек (в Коробовке 2200 душ), а сельским комиссаром признали прежнего старосту. Тогда князь пригласил одних только избранных в школу – вот они теперь и главные, с ними придётся и дело иметь. Сели, и держал к ним рассудительную речь: о задачах комитета, об ответственности перед избирателями и перед властями и что значат слова „укрепление нового строя”. (И – поняли всё! Один из них потом точно передал весь смысл отцу Леониду.) Благодарили, и просили приезжать к ним на собранья впредь. Неплохое начало, кажется. Настроение у крестьян – даже идеальное.
Вчера, в понедельник, все избранные сельские комитеты собрались в Княже-Байгоре для выбора волостного комитета. Много крестьян пришло в виде публики. Председатель – печник Вельяминовых, не справлялся с крикунами. Князь Борис сел рядом с ним, унял крикунов, записывал на очередь, вызывал – да стал записывать и сами прения. Все жаркие схватки были – друг между другом, от личных счётов, от старых обид. Вид мужицкого мира всё время меняется: то он загадочно и угрожающе слит, то открыто добродушен, и каждый отдельный утопает в общем, – а вот и раздирается на все отдельные. Больше всего злобы было против волостного писаря и против правления кредитного общества – но всё обошлось благополучно, выбрали и комитет, а волостным комиссаром (уже привыкли мужики к этому сильному непонятному слову) – коробовского Григория Галицкого. Хорошо, будет своя зарука: он из тех мужиков, с которым всегда можно разумно объясниться.
Не успел князь вернуться домой, довольный, и рассказать Лили – от волостного комитета телефонировали из Княже-Байгоры, приглашали князя на вторник на торжественное богослужение – вот как придумали отмечать 1-е мая. А самих Вельяминовых никого в имении нет. И сегодня по утреннику, эти ночи похолодало, поехал в шарабане, без Лили. В церкви все оборачивались. После обедни – ещё молебен на открытом воздухе, всё чинно, как прежде. А потом? – не расходиться же, надо делать что-то особо праздничное для нового случая? А что? Никто не умел. Начали речи говорить – невыразительные, скучные, – толпа перетаптывалась, недовольная. И князь Борис решил попробовать. Поднялся на пень, и:
173 
