Как всё беспорядочно было на верхах власти – мы уже видели. «Со стороны генерала Драке не было проявлено должной распорядительности для надлежащей, правильной организации охраны». Войска были «несоответственно разбросаны мелкими командами», «масса лишних патрулей» и «люди часто стоят без дела». И вот – «в дни погрома поражало то несомненное для всех, близкое к попустительству бездействие, которое было проявлено и войсками, и чинами полиции… полиция почти отсутствовала, войска медленно двигались посредине улицы, деятельно обстреливая дома, из которых раздавались выстрелы, а по обеим сторонам улиц громились беспрепятственно еврейские магазины и квартиры». Один прокурор просил проезжающий казачий разъезд о защите громимых неподалеку магазинов, «казаки ответили, что туда не поедут, так как это не их участок».
Но более того: ряд свидетелей получил «впечатление, будто чины полиции и войска присланы не для рассеяния, а для охраны громил». В одном месте солдаты ответили: «приказано смотреть, чтобы драки не было, и чтобы русских не били». В другом солдаты отвечали: «Мы присягали Богу и Государю», а не защищать «тех, которые изорвали царские портреты и надругались». Офицеры же «считали себя бессильными прекратить беспорядки, находя, что употребить оружие они могут лишь тогда, когда насильственные действия громил будут направлены против войск». Вот из дома «выбежал избитый и окровавленный еврей, преследуемый толпой. Стоявшая тут же рота не обратила на это никакого внимания и спокойно направилась вверх по улице». Вот «грабители ножками от столов в буквальном смысле убивали двух евреев; тут же, в 10 шагах, стоял кавалерийский разъезд, спокойно смотревший на эту дикую расправу». Немудрено, что простонародные голоса толковали и так: «Нам дана царская милость: позволено бить жидов 6 дней»; и у солдат: «сами видите, мыслимо ли это без дозволения начальства?» Чины же полиции «на обращённое к ним требование прекращать беспорядки возражали, что они ничего не могут сделать, так как вся власть перешла к военному начальству». Были и другие случаи: толпа громил бежала целый квартал «под натиском пристава… с револьвером в руке и с одним только городовым», а «околоточный надзиратель Остроменский» «с 3 городовыми и несколькими солдатами, даже не прибегая к оружию… защитил весь свой околоток от разгрома».
У погромщиков – не было огнестрельного оружия, у еврейских же юношей оно было. Однако в отличие от Гомеля, еврейская самооборона не была хорошо организована, хотя «из многих домов стали раздаваться выстрелы» членов самообороны, организованной «как евреями, так и русскими для защиты первых»; «несомненно, были случаи, когда подобные выстрелы направлялись в войска и являлись актом мести за стрельбу их во время демонстраций» предыдущих дней; «были случаи, когда евреи стреляли и в патриотические процессии, являвшиеся ответом на предшествовавшие революционные». Но эти выстрелы «повели к печальным результатам. Нисколько не устрашая громил, они давали войскам формальное право действовать по инструкциям», «каждый раз, как только из какого-либо дома раздавались выстрелы, находившаяся тут же на улице воинская часть, нередко не разбирая, направлены ли пули в неё, или в громил, давала залп по окнам дома, после чего толпа» набрасывалась на тот дом и громила. «Бывали случаи, когда некоторые дома подвергались обстрелу только потому, что громилы указывали… будто из домов этих стреляли»; «бывало также, что сами громилы, взобравшись на лестницу… дома, стреляли оттуда на улицу, чтобы вызвать ответный залп воинской части» и затем громить тот дом.
А дальше – хуже. «Некоторые городовые и бывшие в наряде солдаты не пренебрегали товарами, выброшенными громилами из магазинов, и, подбирая, прятали их в карманы или под шинели». И хотя эти случаи были «лишь редкими, единичными явлениями», отмечен один городовой, который сам разбивал дверь еврейского магазина, и ещё один ефрейтор. (Ложные слухи об армейском грабеже разнеслись потому, что генерал Эверт в своём отделе города скомандовал отбирать у громил и с места погромов уносить вещи и товары на воинские склады, позже возвращённые под расписки еврейской общине. Так было спасено имущества на десятки тысяч рублей.)
Но что удивляться, если негодяй Цихоцкий, потерпев крушение в карьере, не только не принимал никаких мер к действиям полиции (узнав о начале погрома вечером 18-го, он только поздно вечером 19-го известил своих приставов телеграммами), не давал никаких указаний генералам из военной охраны, но и сам, объезжая город, «спокойно и безучастно смотрел на происходившее», только говорил грабителям: «расходитесь, господа» (а те ободряли друг друга: «не бойся, это он в шутку»); а когда с балкона думы кричали «бейте жидов, грабь, ломай!», и толпа подхватила полицмейстера качать – Цихоцкий затем «на крики “ура” отвечал поклонами». Только получив 20 октября от генерала Карасса резкую угрозу (а управляющий ген.-губернаторской канцелярией предупредил, что Цихоцкому не миновать каторги), – велел полиции принять решительные меры против погромов. Сенатор Турау и предал его суду.